Завтра, 16 марта в Литве, отмечается т.н. День книгоноши. Этот историко-социальный феномен, которому в современном литовском патриотическом дискурсе придаётся особый акцент, вернее было бы назвать эпифеноменом, т.е. побочным явлением более масштабного политического события, а именно Январского восстания 1863 г.
История литовских книгонош неотделима от истории этого мятежа. Как известно, он был поднят польскими шляхетско-католическими кругами с целью возрождения Речи Посполитой в границах 1772 г. («от моря до моря»), что предполагало включение в состав польского государства Белоруссии, Литвы и Правобережной Украины. Мятеж был очень скоро подавлен, т.к. не пользовался поддержкой не только немалой части польских патриотов, которые считали его бессмысленной тратой сил, но и всего малороссийского и белорусского крестьянства.
После разгона бунтовщиков власти Российской империи принялись за очищение Северо-Западного края от польского влияния. Одним из средств был запрет на печать литовских книг латинским шрифтом, введённый графом М. Н. Муравьёвым. Вводился кириллический литовский алфавит, разработанный Иваном Корниловым, попечителем Виленского учебного округа с использованием научных наработок российского филолога польского происхождения Станислава Микуцкого. Тогда-то и возникло в Литве подпольное движение книгонош, которые доставляли запрещённые литовские книги на латинице контрабандным путём.
Для современных литовцев книгоноша – герой. В самом деле, книгоношам приходилось, рискуя попасть под арест, перевозить запрещённую литературу через российскую границу. В приграничных районах при содействии католических ксендзов (как литовцев, так и поляков), создавались тайники для хранения литературы и подпольные школы для изучения польского языка и литовского на основе латиницы. Сама же литература печаталась в Пруссии и США.
Бронзовая статуя «Книгоноша» литовского скульптора Юозаса Зикараса стоит в Каунасе. Фото: Kultmir.ru.
Сегодня эти события литовской истории трактуются в самой Литве и Польше, как проявление российского шовинизма и империализма. Соглашусь, что запрет на латинский алфавит литовского языка – не лучшее средство снискать у жителей Литвы уважение. Но не могу не отметить, что оценивать события 150-летней давности необходимо с учётом политико-исторической обстановки того времени.
Январское восстание 1863 г. охватило литовские земли, уже окатоличенные за сотни лет, прошедшие после Кревской и Люблинской унии. К тому времени литовская знать, бывшая некогда православной, окончательно забыла веру предков и ополячилась. Знаменитые Адам Чарторыйский, Ежи Гедройц – всё это поляки и бывшие литовцы. И таких имён – множество.
Католический клир Литвы, как и их единоверцы в Белоруссии, поддержал экспансионистские порывы польской шляхты. Напомню, что взбунтовавшиеся поляки вешали белорусских крестьян и православных священников (о. Даниил Конопасевич из деревни Богушевичи Минской губернии был повешен на глазах у жены и детей), нападали на православные монастыри, оскверняли православные кладбища. Винценты Калиновски, лидер мятежников в Белоруссии (подробнее о Калиновском здесь), грозил белорусам всевозможными карами за их помощь «москалям», обзывал «дурными овечками» и утверждал, что они живут на польской земле и едят польский хлеб.
Не лучше вели себя поляки и на Украине, где призывали украинцев быть лояльными Речи Посполитой. Точное количество убиенных бунтовщиками православных мирных жителей так и не подсчитано, но приблизительные данные говорят о более чем 1 000 чел.
Поляки сразу же приступили к искоренению русского языка, насаждая всё польско-католическое. Как промежуточный вариант, они соглашались терпеть белорусское и малороссийское наречие, но не великорусский язык, униатство, но не православие.
Французская гравюра 1860-х годов: «Польские повстанцы поджигают православную церковь».
И теперь вопрос. Каково должно было бы быть отношение российских властей к тем, кто, сам не участвуя в репрессиях польских мятежников против православного населения, морально их поддерживал? Я имею в виду литовских ксендзов и ту прослойку населения Литвы, которая сочувствовала не детям о. Даниила Конопасевича, а его убийцам.
Каково должно было бы быть отношение российских властей к тем, кто выступал за окатоличивание западнорусских областей, невольно содействуя этому тем, что поддерживал польские экспансионистские устремления?
Явно особой симпатии эти люди у Российской империи вызывать не могли. Россия стремилась не к выкорчёвыванию литовского языка, как это преподносится сегодня, а к очищению Северо-Западного края от польско-католического влияния. Литва, в своё время, подпала под это влияние, сделав геополитический поворот в своей истории на 180 градусов. Поэтому вся литовская литература на кириллице была разрешена. Захотели бы вытравить литовский язык из памяти народа – запретили бы его в любом виде, хоть на кириллице, хоть на латинице. Предки современного литовца в столетии этак XІ-XІI смотрели не столько в сторону Польши, сколько в сторону России, и видели в ней потенциального партнёра. Влияние русско-православной культуры в Литве было тогда огромным (о чём говорить, если даже слово «книгоноша» по-литовски звучит «книгняшис», от русского «книга»). И вряд ли в диспутах на политическую тему литовец XI в. понял бы взгляды литовца наших дней.
Запрещать литовский язык на латинской графике оказалось неэффективно и неоправданно. Но некоторые основания для подобных действий у России были.
Во-первых, как уже упоминалось, польский и пропольский этнический элемент всячески поддерживал полонизацию православного населения. Усилить русско-православное присутствие можно было только противоположным методом – начать русификацию.
Во-вторых, сами литовские авторы признают, что «книгоноши вливались своей борьбой в общий поток национально-освободительных движений». Иными словами, были (вольно или невольно) союзниками шляхты, жаждущей Польши «от моря до моря». Т.е. книгоноши – это не просто наивные торговцы книжками, а, выражаясь современным языком, проводники пропольской и католической информационной кампании. Не будь этой идеологической смычки между поляками и литовцами, вряд ли кому-нибудь пришло в голову заниматься опытами над литовским языком. Другие же языки тогда не запрещали.
В-третьих, многие яркие представители литовской культуры получали затем образование в вузах Российской империи, что тоже не вяжется с тезисами о намерении России уничтожить литовский народ и его культуру. Литовский народ и его культуру уничтожали, например, гитлеровцы. В вузах фашистской Германии взращивать светочей литовской культуры никто не собирался.
В-четвёртых, можно сказать, что разгром Россией польско-шляхетского восстания поспособствовал сохранению литовцев, как народа. Если бы восстание закончилось успешно, Литва вошла бы в состав Речи Посполитой, и растворилась бы в ней окончательно. В воззваниях повстанцев 1863 г. речь шла о «народах Литвы и Руси», без указания конкретных этнонимов (малороссы, белорусы, литовцы). Этим поляки стремились сплотить все национальные группы, слить их в единый политический организм, и даже евреев называли «такими же поляками, но другой веры».
В-пятых, языковая политика сегодняшних прибалтийских государств даст фору любому деспотическому режиму.