Директор Института балтийских исследований БФУ им. Канта Вадим Смирнов опубликовал на портале Российского совета по международным делам свой взгляд о российской «мягкой силе» в Прибалтике.
Распад Советского Союза привёл к появлению на политической карте мира новых государств. Лишившись возможности влиять в прежнем объёме и через прежние механизмы, Россия, желающая и в новых условиях добиваться собственных целей, не может не использовать на постсоветском пространстве механизмы «мягкой силы». Исходя из классического определения Дж. Ная, «мягкая сила» трактуется как способность добиваться желаемого не путём принуждения, а путём привлечения, и может быть реализована тремя путями: через культуру, политические ценности и внешнюю политику. В случае стран Балтии Россия вынуждена считаться с целым рядом препятствий и ограничений.
«Балтийские русские»: они меняются и их становится меньше
В каждой из стран Балтии до сих пор, несмотря на существенную исходящую мобильность, зафиксированную за истёкшее двадцатилетие, проживает значительный массив русских (будем называть их именно так, не прибегая к формулировкам «русскоязычные» или «русскоговорящие»).
Приведённые в таблице данные о национальном составе населения стран Балтии (на основе результатов переписей) позволяют проследить динамику изменений по каждой стране отдельно и в сравнительном сопоставлении.
Национальный состав населения Литвы за весь советский период существенных изменений не претерпел. В 1959 г., по данным переписи, количество литовцев в Литве составляло 79,3 %, а в 1989 г. – 79,6 %. В тот же период в двух других республиках доля представителей титульной нации снижалась: если в 1959 г. эстонцев в Эстонии было 74,6 %, то в 1989 г. – 61,5 %, латышей в Латвии в 1959 г. – 62 %, в 1989 г. – 52 %.
Даже беглого взгляда на таблицу достаточно, чтобы понять: русские в Литве – это иная общность по сравнению с русскими, например, в Латвии. В Литве в силу малочисленности русских невозможно столь серьёзное обострение внутриполитической обстановки, через которое прошла Латвия во время референдума по русскому языку. Кроме того, русские общины внутренне не гомогенны. Есть современное поколение 20-летних «балтийских русских», они уже другие, не такие, как их родители; есть староверы, которые попали на побережье Балтийского моря задолго до Советского Союза; есть именно советское поколение. Словом, русские в каждой из стран Балтии разные, у них свои особенности, которые обязательно нужно учитывать.
И как нет единства между странами Балтии (ценности «поющей революции» важны, кажется, уже только для её «певцов», давно оставивших политический олимп, а «Балтийский путь», объединивший когда-то 2 млн человек, теперь выглядит уже чем-то невозможным), так нет единства и среди русских в этих странах. Консолидировать латвийскую русскую общину в какой-то мере удалось во время истории с референдумом о придании русскому языку статуса государственного. Возможна ли консолидация в других странах Балтии?
Наблюдается мощная (по мнению ряда экспертов, даже необратимая) тенденция снижения роли русского языка в общении этнических русских Литвы, причём как в профессиональной сфере, так и в сфере повседневного общения.
Особенно явно это видно в отношениях разных поколений русских, проживающих в Литве. Русская молодёжь всё чаще говорит по-русски либо с акцентом, либо с ошибками, нередко переходя на литовский или на английский языки, в то время как большая часть представителей старшего поколения не знают литовского языка. Проблема сохранения русского языка как одной из основ русской ментальности, постепенного изменения картины мира и ценностных ориентиров русских Литвы (в которой, кстати, за минувшие пятнадцать лет количество русскоязычных СМИ сократилось вдвое) стоит очень остро.
Кроме того, следует отметить глубокую социальную укоренённость русского населения Литвы в литовском обществе, восприятие частью этнических русских Литовской Республики в качестве своей родины. По данным исследовательского проекта ENRI-East, который был реализован сразу в нескольких странах Центральной и Восточной Европы, русские в Литве больше идентифицируют себя с Европой, чем, например, русские в Латвии, которые, в свою очередь, ощущают себя более бесправными по сравнению с русскими в других странах Балтии. Однако везде для молодёжи, говорящей по-русски, «точкой отсчёта» своей идентичности в большинстве случаев является не собственно Россия, а «русская культура».
Это одна из главных трудностей, с которыми Россия сталкивается во взаимодействии с русскими в странах Балтии, – русских не только становится меньше, они ещё и сами меняются, их не так просто консолидировать. Да, Новый год и 9 мая пока остаются для них главными праздниками, но надолго ли? Агрессивная внешняя среда, десятилетия иноязычного соседства, а также возможности, которые предоставляет единая Европа (в том числе для трудовой или образовательной миграции), не могут не оказывать своего влияния. Диагностируемые изменения требуют более пристального, недекларативного внимания России к «балтийским русским». Вряд ли они могут быть ресурсом, средством российской «мягкой силы», скорее, целью её применения, если, конечно, под «мягкой силой» понимать не набор политтехнологических приемов, а сохранение, развитие крепких связей со «своими», опирающееся на научно-образовательное сотрудничество, бизнес-кооперацию, взаимодействие в сфере культуры и, безусловно, политическую поддержку.
Угроза из прошлого
Балтийский регион – конфликтная с геополитической точки зрения система. Здесь сталкиваются интересы нескольких крупных игроков, и, естественно, происходит столкновение и различных механизмов «мягкой силы», даже шире – конкурирующих в плане привлекательности цивилизационных проектов. Стремясь вернуться в Европу, страны Балтии не просто добивались интеграции в политическую и культурную системы Запада, но и хотели порвать с Россией как с не-Западом. Для национальных балтийских элит, под руководством которых и была реализована программа евроатлантической интеграции, «балтийские русские» зачастую кажутся «пятой колонной», Россия расценивается в качестве фактора-ирританта, а советское прошлое рассматривается через призму оккупации и в соответствии с принципом culpa innata используется для алибизации действий властных групп стран Балтии. Это сильно ограничивает возможности России в плане эффективного применения механизмов «мягкой силы» через СМИ, культуру, образование, политическое или экономическое сотрудничество.
После коллапса коммунистической системы и провозглашения независимости Литва, Латвия и Эстония прошли путь от бывших советских республик до масштабной десоветизации. Девиз «Возвращение в Европу», положенный национальными элитами в основу программ по евроатлантической интеграции, привел к тому, что страны Балтии оказались единственными из постсоветской «семьи», кто присоединился к Европейскому Союзу и НАТО.
Однако формальное (с институциональной точки зрения) завершение процесса посткоммунистической трансформации ещё не означает, что страны Балтии полностью избавились от советского прошлого. Если первоначально действия элит определялись логикой обретения государственной самостоятельности и стремлением к евроатлантической интеграции, то к исходу двадцатилетнего периода независимости во главе угла оказывается фактор «наследия прошлого», нередко интерпретируемый как «российская угроза».
«Российская угроза» не только неизбежно учитывается при принятии политической элитой стран Балтии внутренних решений, но и выносится на международный уровень, становясь предметом манипулирования, выторговывания тех или иных преференций. По данным кросс-национального исследования Intune, именно элиты стран Балтии чаще других воспринимают Россию через призму потенциальной угрозы, перенося это восприятие с национального уровня на уровень Европейского Союза в целом. В Литве подавляющее большинство политической элиты (98 % опрошенных) рассматривают вмешательство России в дела Европы в качестве угрозы (в диапазоне «большая угроза», «достаточно большая угроза», «не является большой угрозой», причём количество выбравших ответ «большая угроза» составляет 40 %). Чаще всего это представители «правой» части политического спектра. Их реакция на угрозу выражалась, в частности, в манипуляции символами и образами прошлого, их инструментальном использовании.
Например, реализуемая в Литве после обретения независимости «политика воспоминаний» находилась в русле внутриполитических преобразований и внешнеполитических приоритетов. Курс Литвы на евроатлантическую интеграцию сделал необходимой весьма обширную программу по «переработке памяти», «формированию прозападного настроя населения». Именно в те периоды, когда у власти находились консерваторы, были предприняты наиболее активные попытки «переориентировать» общественную культуру воспоминания, насадить «мартирологический дискурс», превратить сопротивление литовцев «оккупациям» в середине XX в. в наивысшую ценность. В основе действий «правой» части политической элиты Литвы лежали попытки утвердить новое понимание «исторической справедливости» через отрицание предшествующего режима (в том числе и путём криминализации альтернативных оценок), введение процедуры люстрации (в итоге она превратилась в объект политических манипуляций со стороны консерваторов), намеренное обострение «наследия прошлого» для поддержания конфликтной ситуации и создания условий для гегемонизации восприятия прошлого под определённым (а именно «правым») углом зрения.
Аналогичные примеры можно привести и в отношении Латвии, официальные власти которой считают референдум по вопросу о придании русскому языку статуса государственного «делом рук российских спецслужб». В Эстонии, где в «лучший» 1995 г. «русские» партии на парламентских выборах набрали около 6 %, Полиция безопасности (КаПо) до сих пор регулярно публикует аналитические доклады, в которых маркирует отдельных политиков, общественные организации и СМИ как потенциально опасные, вредные для эстонской государственности из-за связей с Россией. В число таких «неблагонадежных» попадали, например, мэр Таллина Эдгар Сависаар, его заместитель Михаил Кылварт, газета «Комсомольская правда» (многолетние яркие публикации талантливой Галины Сапожниковой не остались незамеченными), медиа-клуб «Импрессум» и т. д.
Территория приоритетного внимания
Вряд ли политическая элита стран Балтии, стремясь к евроатлантической интеграции, не осознавала, сколь мал набор функциональных возможностей «малых стран»: буферная зона, дипломатический посредник, государство-барьер, геополитический шлюз, периферия. Причём в силу их окраинно-транзитного положения этот набор во многом является производным от действий ведущих держав, в числе которых, разумеется, и Россия. Вот как К. Паулаускас из Института международных отношений и политических наук Вильнюсского университета описывает отношение Литвы к России, США и Евросоюзу (это восприятие может быть распространено и на страны Балтии в целом): «США – наш добрый друг, всё, что делают США, должно быть полезно для Литвы. Образ большого злого медведя – это Россия, которая, как мы думаем, делает всё, чтобы сделать жизнь в Литве жалкой, нести зло Литве. ЕС – это щедрый источник социального и экономического благосостояния, чья сила притяжения заставила нас стать членом семьи. Когда ЕС соглашается с США, это хорошо для Литвы, когда ЕС соглашается с Россией, это плохо для Литвы».
Продолжая литовскую тему, можно добавить, что в этой стране конституционно закреплён категорический отказ от каких-либо «восточных союзов»: «Никогда и ни под каким видом не присоединяться к любым вновь создаваемым на основе бывшего СССР политическим, военным, экономическим или иным союзам либо содружествам государств».
Разумеется, это не способствует сближению России и Литвы, России и стран Балтии в целом. Особенно если учесть, что многие представители политических элит стран Балтии видят в «балтийских русских» чуть ли не главную угрозу существованию их независимых и самостоятельных государств.
В обозримом будущем позитивных изменений ожидать не стоит. Конечно, можно предположить, что с течением времени, по мере естественной смены политических игроков и удаления от советского периода отношения России со странами Балтии будут постепенно «сглаживаться» – просто в силу влияния временного фактора. Однако перечень взаимных претензий (и положение русских в странах Балтии здесь не в числе последних) двух сторон столь обширен, что надеяться на простую формулу «время лечит» было бы, мягко говоря, неверно. «Балтийские русские» не могут быть оставлены без внимания ещё и потому, что на такое внимание существует запрос: по данным исследования TNS Emor, жители Литвы и Латвии ставят Россию на первое место среди важнейших партнёров, жители Эстонии – на второе (на первом месте – Финляндия). Логика экономического сотрудничества России со странами Балтии очевидным, казалось бы, образом ориентирует политические элиты Литвы, Латвии и Эстонии на прагматизацию двусторонних контактов, подталкивает к отказу от идеологизации связей с Россией, к отказу от навязывания исторической повестки в отношениях.
До сих пор попытки применения Россией механизмов «мягкой силы» на балтийском направлении носили дискретный, несистемный характер и были, скажем откровенно, недостаточно эффективны. Однако это не означает, что эти попытки должны быть прекращены. Наоборот, даже несмотря на то, что двусторонний формат взаимодействия ещё продолжительное время не будет приносить России желаемого результата, несмотря на все сложности, с которыми Россия сталкивается при осуществлении своих действий на балтийском сегменте постсоветского пространства, эта территория должна быть местом приоритетного внимания отечественной внешней, культурной, научно-образовательной политики. Учитывая те качественные и количественные изменения, которые произошли с русскими в странах Балтии за истекшие двадцать лет, это не просто пожелание, а, скорее, руководство к действию. В этом смысле работа на балтийском направлении относится как раз к категории тех, где время – нам уже не союзник, а, скорее, совсем наоборот, ведь неизвестно, какими «балтийские русские» станут ещё через двадцать лет.
Источник — «Russiancouncil».