Информационно-аналитический портал «НьюсБалт» перевёл на русский язык колонку политолога Владислава Гулевича, опубликованную на польском портале «Konserwatyzm.pl». Эксперт считает, что психологически Польша нуждается в России.
В польском Люблине 9-11 апреля 2015 года должно было состояться заседание Польско-российской группы по трудным вопросам, но не состоялось. Мероприятие отложили на неопределённый срок. По словам руководителя польской стороны Адама Ротфельда, решение было согласовано с российским коллегой Анатолием Торкуновым. Обсуждать с россиянами исторические претензии в очередную годовщину авиакатастрофы под Смоленском и расстрела польских офицеров в Катыни было бы абсурдом, утверждает Ротфельд.
Обсуждение не состоялось, но проблемы остались. Кажется, делается всё, чтобы польско-российские проблемы перешли в хроническую фазу и навсегда в ней застряли. И нельзя сказать, чтобы это не нравилось самим полякам.
Когда государство строит свою не только политическую, но и культурную идентичность на отрицательной предпосылке «не» (древнее государство полян – это не Русь, Речь Посполитая – не Российская империя, современная Польша – не Российская Федерация), и когда этой предпосылке придаётся значение, близкое метафизическому, консервирование «на веки вечные» болезненного восприятия прошлого превращается, для поляков, в необходимый элемент психологического самочувствия.
Получается замкнутая цепь исторических обид, когда от России требуют извинений на грани самобичевания, но заранее дают понять, что эти извинения никого не удовлетворят, потому что их принятие означало бы отречение от многовековой метафизической установки, что Польше, во всех её вариациях, это не Россия, во всех её вариациях.
Польский журналист Пётр Скверчински, рассматривая проблематику польско-российских взаимоотношений, признавал, что поляков устроит только Россия, сжавшаяся до размеров Садового кольца. Но даже тогда, уверял он, большинство поляков будут недовольны. И если русские совершат разом коллективное самоубийство, поляков бы это несказанно обрадовало, хотя они бы всё равно не упустили повода обозвать русских «варварами» за столь странный поступок.
Психологически Польша нуждается в России, потому что Россия оттеняет польскую идентичность. Эта идентичность приобретает свой чёткий политический рисунок и психологический рельеф только на фоне России. Не Польша нужна России, а Россия – Польше. Польша ощущает психологическую потребность в том, чтобы сделаться заметной в глазах России, вызвать к себе скандальное внимание неординарными заявлениями, типа обвинений Москвы в преднамеренном создании аварийной ситуации с лайнером президента Леха Качинского в 2010 г.
С исчезновением России исчезнет зеркало, смотрясь в которое, Польша видит себя, и осознаёт, кем она есть и кем она не является. Если зеркала не будет, Польша не сможет составить чёткого понимания о своём культурно-историческом облике.
В этом – сила и слабость Польши. Сила в том смысле, что поляки цепко держатся за свою национальную идентичность; слабость — в том, что негативная зацикленность на России превращает Польшу в удобную площадку для давления на Россию. Когда Польше приходиться выбирать между прямой экономической выгодой от сотрудничества с Россией, и сохранением той антироссийской психолого-метафизической установки, она выбирает последнее. Со стороны это кажется иррациональным, и является таковым, если не учитывать метафизический аспект и психологическую значимость негативного образа России для поляков.
Отказ от экономических выгод лишит страну прибыли; отказ от укоренившегося веками цивилизационно-психологического восприятия пространства за восточной границей Польши лишит поляков исторического комфорта, повредит становой хребет государственно-народной идеологии, а это уже серьёзней. Тогда лишится смысла концепция польского мессианизма, улетучится психологическое восприятие Польши, как Христа народов – распространённой идеи, поддержанной польскими богословами (в XVII в. ксендз Войцех Демболенцки утверждал, что Адам и Ева говорили в раю по-польски, ибо поляки – избранный народ в католическом мире). Поэтому, чем выше в Польше градус русофобии, тем крепче осознают поляки свою национальную самость, тем острее они воспринимают Польшу, как Христа народов, жертвующего собой ради спасения европейской цивилизации от «русских варваров», а себя – самоотверженным народом.
В этом – причина двойных стандартов польской «политики памяти». Память получается избирательной, и помнит плохое только о русских, забывая плохое о других соседях. Т.е. память намеренно обостряется только на одном историческом участке (отношения Польши с Россией). Ей придаётся гипертрофированное значение, происходящим здесь событиям – гипертрофированный трагизм, и т.д.
Варшава не раздувает историю конфликта с чехами из-за Тешинской области в 1938 г. Не теребит раны, нанесённые гитлеровцами во Второй мировой, удовлетворившись извинениями немецкой стороны. Великодушно прощает Венгрии её союз с нацистами, потому что «поляк з венгрем – два братанки, и до шабли, и до шкланки» (польско-венгерское братство – аналог русско-сербской дружбы). Захват Будапештом, с согласия Гитлера, Словакии в 1938 г. не помешал полякам приветствовать адмирала Миклоша Хорти в Кракове криками восторга (см. видео).
Совсем очевидно, что Варшава благодушно прощает Украине убийство 100 тыс. поляков карателями ОУН-УПА, и всё ради достижения геополитических выгод в противостоянии с Россией. Польские интеллектуалы указывают, что культ Бандеры и Шухевича необходим Украине для формирования эффективной «постсоветской идентичности», и Польша не должна мешать этому процессу.
Россия назначена на роль виновника всех польских бед, вне зависимости от того, насколько это соответствует исторической действительности. Т.е. сам факт существования России на карте мира поляки пытаются использовать для укрепления своей идентичности. В таком положение усиление русофобских настроений – предсказуемый результат. История предоставляла неоднократно шанс для польско-российского примирения, но они не использовались польской стороной. Например, пожилое поколение поляков, жившее в социалистической Польше, относится к русским менее враждебно, чем молодёжь.
Вместо того, чтобы развивать заложенный позитивный импульс, постсоциалистическая Варшава вовсе вычеркнула Польскую Народную Республику из перечня польских государств, которые в официальной польской историографии начинаются с I-й Речи Посполитой (1569-1795), продолжаются II-й (1918-1939) и III-й (с 1989). ПНР вынесена за скобки истории, хотя это период ударных строек, восстановления польской армии и промышленности после Второй мировой.
Польское национальное сознание добровольно ампутирует всё, что несёт в себе положительный смысл о России. Поляки не знают о Юзефе Тауше, польском дипломате, которому Пётр I настолько доверял, что позволил наблюдать за ходом Полтавского сражения; о Петре Ягужинском, выслужившимся до генерал-адъютанта; о ген.-майоре Феликсе Круковском, участнике Кавказской войны, которого обожали его православные подчинённые; о «сталинском соколе» 1930-х Сигизмунде Леваневском, и т.д.
Прозвище Польши, как «троянского коня» США в Европе, неслучайно. Вашингтон более Европы заинтересован в создании вокруг России очагов открытой и скрытой дестабилизации. На роль последнего легко попадает Польша, ослепленная стремлением утвердить своё «я» антироссийскими действиями. Американцам выгодно поставить Россию в оправдывающееся положение, это действенный элемент пропагандистской войны, и склонность Польши к смакованию исторических обид, нежелание их изживать, здесь как нельзя кстати. Всё это превращает Польшу в удобную площадку для действий Вашингтона на европейской арене.