Накануне в Калининградской областной Думе прошло повторное обсуждение идеи вернуть Калининграду историческое имя Кёнигсберг. Эксперт «NewsBalt», аналитик Центра консервативных исследований МГУ им. Ломоносова Владислав Гулевич высказал свой взгляд на эту тему.
Переименовывать или не переименовывать Калининград в Кёнигсберг? За этим вопросом кроется либо откровенная провокация, либо (не)осознаваемое внутреннее неудовлетворение своей принадлежностью к русской культуре.
Исключение составляют лишь те, кто, говоря о Калининграде, как Кёнигсберге, хочет этим подчеркнуть, что то, что раньше было Пруссией, стало Россией, освежить историю. Не скажу, что разделяю такую точку зрения, но нахожу её более оправданной, чем прозападное словесное либеральничанье.
Те же, кто увязывает переименование с требованиями децентрализации власти, выпрашивает себе какие-то дополнительные полномочия, мечтает о ментальной интеграции в Европу и всё время упирает на экономику, тот ищет благ не России, а себе лично.
Когда человек своей культурой пропитан, ею дышит полной грудью и не испытывает комплекса неполноценности, ему в голову не приходит требовать замены русских слов иностранными. Только тот, кто не испытывает гордости от своей истории, хочет всё родное заменить неродным. Это как в устной речи, когда невежда заменяет русские слова чужеземными, стараясь создать себе внутренний мир внешними признаками.
Имя – это своеобразный пропуск, носитель информации. Когда мы встречаем человека по имени Иван, мы испытываем одни впечатления, а когда перед нами человек по имени Фриц – наши впечатления совсем другие. Призывы переименовать Калининград в Кёнигсберг – это призывы переименовать всех Иванов во Фрицев. Если инициаторам переименования так дорого всё западное, пусть начнут со своих детей, и переименуют их в Зигфридов и Гансов, чтобы сделать ещё более западными.
У яркого представителя славянофильского движения XIX в. Ивана Аксакова есть повесть «Рассказ о «последнем Иване» — о колонии Александровка у Потсдама, где жили русские солдаты. Их когда-то пожаловал прусскому королю царь Александр Павлович в количестве 30 человек. Сам-то царь повелел отправить навсегда в Германию только добровольцев, но нижестоящее начальство всё решило в приказном порядке.
Взору Аксакова предстал старик, кто был единственным уже носителем русского языка в Александровке. Старик «не выразил ни малейшей радости при свидании с соотечественником. Сорок лет пребывания в Немечине не сделали его немцем, но зато стерли с него русскую краску; не выучили его немецкой науке, не придали ему лоска немецкой цивилизации, но зато лишили его, казалось мне, сметливости и толковитости простого русского человека. Он полинял, отупел, примирился с своею участью колониста и несравненно больше был озабочен урожаем своих овощей и яблонь, нежели воспоминаниями о России».
Аксаков в конце задаётся вопросом: «И что это за люди, которые так легко, без отпора, теряют свою национальность, чужестранятся так скоро, без борьбы и без сожаления?». А извозчик-немец говорит, «они не Иваны, они немцы, такие же, как мы…».
Хочется продолжить: и что это за люди среди нас, которые так спешат расстаться со своею национальной идентичностью, что готовы добровольно, «без борьбы и без сожаления», жить не в русском Калининграде, а в немецком Кёнигсберге?
Самые рафинированные и «морально чуткие» души указывают на то, что город назван в честь человека-соратника Иосифа Сталина. Странно, почему эти ранимые господа не трепетали раньше от того, что столица США названа в честь человека, участвовавшего в истреблении краснокожих, а многие другие американские города названы в честь не очень морально чистоплотных людей.
Проблема Калининграда – в оторванности от остальной России, что сказывается и на его политической жизни. Но оторванность от России – это ещё не приговор чувству русского патриотизма. Русские староверы Боливии и Румынии, например, несколько веков хранят и свой язык, и свою веру. На староверов, как положительный в этом смысле пример, ссылается, кстати, и Иван Аксаков в «Рассказе о «последнем Иване». Мораль и этика – это не то, что лежит вне границ человеческого индивидуума, а в нём самом, внутри него. Так же обстоит дело и с патриотизмом. Кто не хочет, у того его и не будет.
Взгляните на карту Малайзии. Страна «разорвана» Южно-Китайским морем, и между двумя частями Малайзии – Западной и Восточной — не одна сотня километров. И ничего, малайзийский патриотизм осечек не даёт, и это притом, что в Восточной Малайзии проживает множество даяков, как и в граничащей с нею Индонезии, т.е. теоретически они могли бы пожелать жить в одном государстве. У даяков Малайзии и Индонезии было всё спокойно, пока к ним в доверие не втёрся швейцарский эколог-радикал Бруно Мансер, который и начал подстрекать даяков к непатриотичным действиям. Мансер упор в пропаганде делал на то, что даяки экономически обделены, и т.д.
Вам это не напоминает доводы сторонников переименования Калининграда? Те тоже ссылаются на экономику, и озабочены больше «урожаем своих овощей и яблонь, нежели воспоминаниями о России».
В России звучат подобные предложения, потому что наблюдается кризис культуры. Он лихорадит Россию ещё с перестроечных времён, когда рушилось всё – и экономика, и оборона, и культура. Когда русская культура расцветала, она втягивала в свою орбиту целые народы и страны, а не распадалась на куски. Например, деятельность представителя славянского возрождения Карпатской Руси Юрия Венелина (1802-1839), специалиста по истории Руси и Болгарии, так впечатлила болгар, что в его честь они назвали один из населённых пунктов, а фамилия «Венелин» стала у них мужским именем.
Но культура – это плоды интеллектуально-эстетической деятельности народа. Будет народ пассивен и податлив на сомнительные уговоры, будет и Россия в защите своих культурных ценностей податлива и пассивна.