Всем известно о непростых отношениях между Вильнюсом и Варшавой, касающихся прав польского меньшинства в Литве и места поляков и Польши в истории этой республики. Как правило, СМИ освещают только верхушку айсберга, говоря о нежелании литовцев позволять местным полякам использовать родной язык в общественных местах (уличные вывески, таблички в транспорте и т.д.).
Всё это привело к тому, что поляки Литвы решили сообща с местными русскими бороться против литовского шовинизма.
На самом деле, польско-литовские исторические и языковые препирательства имеют долгую историю. В первой трети ХХ в. в научном сообществе Литвы и Польши шли упорные дискуссии об этнической принадлежности населения Литвы. Тон дискуссии задал Михал Пиус Рёмер, историк германо-литовского происхождения, утверждавший, что поляки в Литве – это не поляки, а полонизированная часть автохтонного литовского населения. Особенно сильной полонизации подверглись, по Рёмеру, жители центральной Литвы. Рёмер не только развернул громкую общественную полемику, заставив выступить с ответными речами польских историков, но и издал несколько трудов о польском вопросе в Литве.
Историк Михал Пиус Рёмер, утверждавший, что поляки в Литве – это не поляки.
Его усилиями появились термины «литовские поляки» и «поляки Литвы». Под первыми Рёмер и его единомышленники подразумевали ополяченное литовское население, своего рода, субэтнос литовцев; под вторыми – этнических поляков, живущих в Литве. Между «литовскими поляками» и «поляками Литвы» нельзя проводить знак равенства, утверждал Рёмер. Далее: нельзя «литовских поляков» сравнивать с польской диаспорой, например, в соседней России, как это принято в Польше. Поляки в России – это, действительно, частичка польского народа, оказавшаяся на чужбине, а «литовские поляки» — коренные жители Литвы, принявшие польскую идентичность поверх своей исконной, литовской. Им, по словам Рёмера, не присуще мышление колонистов, знающих о существовании метрополии.
В те годы на карте Европы появилось второе польское государство – Срединная Литва: итог похода ген. Люциана Желиговского, выполнявшего секретный приказ Юзефа Пилсудского. Теория Рёмера выбивала почву из-под ног сторонников Пилсудского, видевшего в Срединной Литве этническое продолжение Польши. Сам Рёмер принадлежал к «крайовцам» (Krajowcy) – течению в среде польскоязычной и даже, нередко, польской, по происхождению, интеллигенции Литвы, пытавшейся соединить польскую идентичность и культуру с лояльностью к новообразованному литовскому государству. Национально-этнической формулой «крайовцев» был тезис «по происхождению — литовец, по национальности – поляк» (gente Lithuanus, natione Polonus). Похожий тезис внедрялся и в Галицкой Руси в составе Речи Посполитой – «по происхождению – русин, по национальности – поляк» (gente Ruthenus, natione Polonus»). Но идеалом «крайовцев», в культурно-политическом смысле слова, была не столько Польша, сколько Великое Княжество Литовское.
Концепции Рёмера противостояли научные разработки таких польских учёных, как Пётр Эберхардт и Роман Вапинский. Они считали «литовских поляков» Рёмера частью большого польского народа, который оказался в более тяжёлых исторических условиях, что и привело к утрате некоторых этнических черт. Эберхардт и Вапинский употребляли термин «поляки Литвы и Белоруссии» в противовес рёмеровскому термину «литовские поляки». Они подчёркивали, что «литовские поляки» были носителями «не варшавской» польскости, поскольку, будучи поляками, родиной считали Литву или Белоруссию.
Нынешние поляки считают Рёмера заблудившимся в поисках исторической истины поляком (он, действительно, был выходцем из ополяченной семьи, и даже служил в легионах Пилсудского), а литовцы – литовцем (называя его Миколасом Рёмерисом, и открыв в 2004 г. институт его имени). Однако думается, что к истине ближе первые, чем вторые. По крайней мере, этнографические изыскания Рёмера так и не получили признания в науке, оставшись пропагандистским инструментарием литовских националистов.
Свидетельством того, что Рёмер искренне заблуждался, является предельно искусственное движение т.н. литвинистов, «питающееся» разработками Рёмера, обыгрывая их в выгодном для себя ключе. Это рафинированное политико-национальное течение, зародившееся и вышедшее на страницы интернет-сайтов из кабинетной глуши, в которой убивают время праздношатающиеся белорусские национал-интеллигенты, пропагандирует тезис, будто современные белорусы – вовсе и не белорусы, а прямые наследники Великого Княжества Литовского, т.е. литвины.
Ковыряясь в исторических журналах, неофиты литвинизма пытаются постранично восстановить религиозно-бытовую жизнь древнего княжества (ещё в XVI в. растворившегося в конфедерации с Польшей), и перекраивают своё политическое поведение согласно вычитанной информации. Они пребывают в восторженно-туманном умственном состоянии относительно своего «литвинского» происхождения, искусственно подстёгивают в себе всё «литвинское», и отсекая всё белорусское. Но это психологическое насилие над собой.
Ситуация напоминает историю хазарейцев. Этот народ в Афганистане сформировался из остатков одного их воинских отрядов армии Чингисхана. Оказавшись отрезанными в центральном Афганистане от своего культурного окружения, чингисхановские воины нескольких национальностей (иранского и монгольского происхождения) сплотились в новую этническую общность, получившую название хазарейцев (от «хазар» — тысяча). Но появление хазарейцев было естественным этническим процессом, продиктованным жизненной ситуацией, а появление неолитвинистов — процесс надуманный, своего рода, психологическая игра с самим собой на поле русофобии. Ведь неолитвинистам не даёт покоя корень «рус» в этнониме «белорусы».
Нравится это Вильнюсу или нет, присутствие поляков и польской культуры на литовской земле – исторический факт. Во многом, культурно-политический облик Литвы определяли два народа – русские и поляки. При этом первые начали это делать раньше вторых. До унии с Польшей большая часть литовской знати была православной, женилась на русских аристократках и разговаривала на русском языке. После вторичного крещения в католичество пошёл обратный процесс: всё русское вытеснялось польским, всё православное – католическим.
Вместо того, чтобы служить связывающим звеном польско-католического и русско-православного мира, а история Литвы имеет отношение к обоим из них, Вильнюс избрал неконструктивную позицию противостояния со всеми. Польше он противостоит в сфере истории и культуры, России – ещё и в военно-политическом плане.
В такой ситуации тактический союз пропольских и пророссийских организаций Литвы перед лицом насильственной ассимиляторской политики Вильнюса – естественное явление.