Американский журналист: Став сдержанным противником вторжения в Сирию, Путин выигрывает

Так считает американский журналист Стивен Ли Майерс, попытавшийся понять, что стоит за стремлением Владимира Путина избегать комментариев на тему ситуации в Сирии.

«NewsBalt» перевёл статью автора «Биографии Владимира Путина», корреспондента известного американского издания «The New York Times» Стивена Ли Майерса, попытавшегося проанализировать позицию, которую занял российский президент Владимир Путин в вопросе о конфликте в Сирии. Публикуем текст статьи без сокращений.

— Позиция России, как противника военного вторжения в Сирию, определилась более-менее ясно. Министр иностранных дел Сергей Лавров ежедневно предупреждает об опасности разгорающегося пожара. Вице-премьер (Дмитрий Рогозин) сказал, что Запад обращается с исламским миром, как «обезьяна с гранатой». Некоторые периферийные комментаторы предостерегают от начала Третьей Мировой войны.

Однако, наибольшее значение имеет голос, который до сих пор не прозвучал.

Очевидно, что президент Владимир Путин избегает публичных комментариев на тему сообщений о химической атаке, предпринятой против гражданских лиц в пригороде столицы Сирии Дамаска 21 августа 2013 года, унёсшей жизни сотен человек. Вместо этого он вёл себя так же, как и многие простые россияне, как если бы гражданская война в Сирии не перешла в свою новую зловещую фазу. В последовавшие за атакой дни Путин посетил церемонию открытия восстановленного фонтана, получившего известность во время Второй Мировой войны (речь идёт о фонтане «Детский хоровод», ставшим одним из символов непобеждённого Сталинграда. – «NewsBalt»), нанёс визит в провинцию, отколовшуюся от Грузии (имеется ввиду Абхазия), а также объехал шахты и плотины в Сибири.

Нет никаких сомнений ни в том, что господин Путин против нанесения ответных ударов (по Сирии), ни в его поддержке правительства президента Башара аль-Асада в конфликте, который господин Асад описывает, как войну против исламского экстремизма.

Тем не менее, сдержанность Путина отражает осознание того, что Россия не многое способна сделать, чтобы остановить военное вторжение Соединённых Штатов и других стран, готовых пойти на это без одобрения Совета безопасности ООН, и то, что он, в случае, если они (США и союзники) на это решатся, мало что потеряет.

Господин Лавров в беседе с журналистами на этой неделе ясно дал понять, что реакция России на международное вторжение в Сирию будет ограничена словесной войной.

«Конечно же, мы не планируем ни с кем воевать», — сказал он. Заняв такую позицию, Путин, в конечном счёте, выигрывает.

Кризис подливает масла в огонь анти-американских и, в меньшей степени, анти-западных настроений, от которых воздерживались до возвращения Путина на пост президента в 2012-м.

Теперь же этот вопрос снова всё чаще и чаще поднимается в освещении событий государственными СМИ и комментариях официальных лиц, как тот самый про обезьяну, размещённый в Twitter вице-премьером Дмитрием Рогозиным. Или комментарий Роберта Шлегеля, депутата нижней палаты парламента, представляющего партию парламентского большинства «Единую Россию», который заявил в среду, 28 августа 2013 года, что ответные удары Запада помогут Аль-Каиде и будут представлять собой «высшую форму цинизма».

Подозрение президента Барака Обамы только усилилось после принятого им решения отказаться от участия в саммите, который пройдёт на следующей неделе в Москве, и после того, что он позволил себе отозваться о Путине с использованием личностных характеристик во время новостной конференции, сказав, что язык его (Путина) тела делает его похожим на «ученика, сидящего на задней парте, которому всё наскучило».

Хотя далее Обама сказал, что их (с Путиным) взаимодействие часто было конструктивным, комментарий, по словам одного российского чиновника, поросившего не называть его имени, привёл Путина в ярость.

На карту Сирии поставлено больше, чем просто успех от пропаганды. В то время, как критики обвиняют Путина в слепой поддержки жестокости Асада, вне зависимости от обстоятельств, проблемами, которые волнуют Путина, остаются иностранное вторжение и рост исламского экстремизма.

По его мнению, Соединённые Штаты и их партнёры дали волю силам экстремизма в одной стране Ближнего Востока за другой, оказывая помощь и оправдывая смену руководства в Ираке и Ливии, Египте и Сирии.

В то время, как американские и европейские лидеры ссылаются на то, что они называют множественными уликами применения химического оружия сирийскими правительственными войсками, российские официальные лица продолжают предостерегать от поспешных обвинений, настолько резких, что их можно рассматривать лишь как повод к тому, что они (россияне) называют настоящим мотивом: свержение Асада.

Лавров и другие чиновники здесь говорят, что химическую атаку могли произвести сами повстанцы с целью провоцирования ответа международных сил, который станет переломным моментом в конфликте.

Поздним вечером в среду, 28 августа, в Кремле сообщили, что Путина разговаривал с новым президентом Ирана Хасаном Рухани, проинформировав, что оба согласились «абсолютной неприемлемостью» применения химического оружия, но добавили, что кризис в Сирии должен быть урегулирован «чисто политическими и дипломатическими средствами».

Во время единственного общения с одним из мировых лидеров с момента эскалации кризиса, получившего освещение, Путин сказал премьер-министру Британии Дэвиду Кэмерону, что Россия не имеет свидетельств того, что «имела место химическая атака», а если она и имела место, то неясно, кто за ней стоял, сообщили в администрации Кэмерона.

Несколько несогласных с выводами США и Европы выразили свой скептицизм в вопросе об уликах, но здесь (в России) такой скептицизм перерос в убеждённость.

«Со стороны Асада было бы полным безумием применить химическое оружие, когда была чётко обозначена красная черта, — говорит Алексей Пушков, председатель комитета по международным делам нижней палаты парламента. – Он – не сумасшедший. Он мыслит логически».

Другим моментом в позиции Путина стало его общее равнодушие к войне.

«Конечно, мы проживём без Асада или без Сирии, — отмечает Георгий Мирский, научный сотрудник Института мировой экономики и международных отношений, входящий в группу исследования советского периода. – Для нас – это не вопрос жизни и смерти. В гораздо большей степени принципиальным вопросом – глобальным вопросом – для нас является не выглядеть прогибающимися под американским давлением».