Доцент кафедры политологии Балтийского федерального университета им. Канта Владимир Абрамов специально для «NewsBalt» написал прогноз итогов референдума о придании государственного статуса русскому языку в Латвии, который пройдёт в субботу, 18 февраля 2012 года.
Референдум о придании государственного статуса русскому языку в Латвии обречён на провал. Это прекрасно понимают и сами инициаторы акции. Нынешние правящие элиты Латвии и Эстонии пришли к власти именно под флагом защиты титульных наций от «русификации». Этот незатейливый лозунг эффективно обеспечивает им сохранение место на политическом Олимпе безотносительно их достижений в социально-экономической политике.
Институт апатридов, последовательная линия на дискриминацию русских общин, вытеснение русского языка и культуры из СМИ, существование влиятельных административных структур, блюдущих «чистоту латышского языка» — вот лишь некоторые наглядные примеры политики, проводимой всеми без исключения правительствами Латвии. Т.к. реализация лозунга поздней перестройки «Чемодан-вокзал-Россия!» оказалась слишком сложной, его сменил курс на ассимиляцию «потомков оккупантов». Никаких признаков отказа от которого сегодня не заметно.
Поэтому можно без риска ошибиться прогнозировать итоги референдума. Латышская община радостно провалит инициативу своих русских соседей. Но эта неизбежная победа государственного национализма над здравым смыслом саму проблему сосуществования двух общин в рамках одной страны не решит. В мировой практике полно примеров того, как этническое большинство делало вид, что никаких иных этносов на их «священной» территории не проживает в принципе. Классический образчик – курдский вопрос в Турции. В конституции данного государство прописано, что в нём проживают турки. И точка. Курды, составляющие треть населения страны, после тщётных попыток объяснить абсурдность применения к ним идиотского термина «горные турки», сменили митинги на партизанские рейды. Аналогичным образом развивались события в Стране Басков и в Белфасте. В Бельгии фламандцам потребовалось сорок лет борьбы для того, чтобы отстоять права голландского языка.
Этот перечень можно было продолжать и дальше. Но сути это не изменит. Не только в прибалтийских державах, но и в других точках Земли имели и имеют место попытки доказать большим и малым народам, что их нет. Или не должно здесь быть. Языковый маркер легко позволяет консолидировать общину, используя «внешнюю угрозу» в качестве главного инструмента интеграции. Но эта простая и эффективная политика неизбежно вызывает ответную реакцию и процесс выяснения отношений приобретает характер пресловутого «вечного двигателя». Ведь каждый шаг по ограничению прав одной языковой общины вызывает ответную реакцию со стороны другой.
С учётом опыта первого посткоммунистического двадцатилетия логично предположить, что «русский вопрос» будет актуален для Латвии и Эстонии ещё столько же. Разница между соседями состоит в гораздо лучшей самоорганизации русской общины в Латвии, наличия у неё дееспособного политического представительства и прослойки гражданского актива, имеющего за плечами опыт борьбы за права и интересы русскоговорящих. В Эстонии русские не смогли создать нечто подобное и встали на путь добровольно-принудительной интеграции в политические альянсы титульной нации. Результатом чего и стали более серьёзные достижения Таллина на пути ассимиляции местных русских.
Справедливости ради стоит отметить, что навязывание чужого языка отнюдь не приводит к самоидентификации людей с соответствующим этносом. Валлийцы поголовно говорят по-английски уже пять веков подряд, что не мешает развитию в Уэльсе значительного автономистского движения.
Вне зависимости от результатов референдум в Латвии задумывался в качестве акции, призванной обратить внимание не столько внутренних, сколько внешних сил, на существующие межобщинные противоречия. В конце концов, в ЕС доминирует установка на создание оптимальных условий для развития этнических меньшинств в культурно-языковой сфере. Русские активисты рассчитывают, что Брюссель вынужден будет рано или поздно мягко указать Риге на издержки в её политики ущемления интересов русскоговорящего меньшинства.
Обращает на себя внимание полная индифферентность официальных кругов России по поводу референдума. Москва предельно дистанцировалась от происходящего. В принципе, такая линия поведения выглядит оптимальной. Любая активность со стороны восточного соседа дала бы радикальным националистам в латышской общине повод резко усилить свои позиции под предлогом борьбы с «русским империализмом». При этом само гипотетическое вмешательство никакой реальной помощи организаторам референдума не принесло.
Следует заметить, что в последние годы российская дипломатия вообще избегает нагнетания страстей в контактах с Ригой. Пальму первенства в словесной «войне» с Москвой перешла к Литве, правительство которой сделало всё возможное для замораживания отношений с Россией. На этом фоне российско-латвийские связи выглядят если не образцом добрососедства, то хотя бы примером спокойного взаимодействия на уровне дежурных исполнителей. Очевидную, хотя и не афишируемую роль при этом играет активное использование российской политической элитой банковской системы Латвии для проведения финансовых операций.
Подобная сдержанность в дипломатической сфере, характерная и для политики КНР в отношении зарубежных общин своих соотечественников, не должна означать полного ухода «исторической Родины» от взаимодействия с такими группами. Напротив, тот же Пекин прилагает значительные усилия и вкладывает большие средства в данную сферу. Речь идёт о поддержке культурных центров, издании литературы на родном языке, обучении студентов в вузах Китая, ознакомительных поездках и т.д. Вот именно этой составляющей так не хватает политике России в отношении русских общин не только в Латвии.
Официальная дипломатия чрезвычайно неповоротлива для реализации подобного проекта, а создание общественных структур с соответствующей финансовой подпиткой из государственной казны затруднено общей неопределённостью линии российской политической элиты в отношении диаспоры. В ней уже перестали видеть поголовно изменников, но ещё не разглядели серьёзный канал распространения влияния в формате «мягкой силы».