Обращение к очень многим проблемам, кажущихся нам актуальными, требующими «немедленного разрешения» сталкивается уже на этапе их продумывания, попыток найти «практическое решение» с элементарными затруднениями: чья это проблема, кто ей должен заниматься, в чём её смысл, в каких категориях, понятиях её позволительно обсуждать?
Детское чтение как раз попадает в разряд такого рода тем, признаваемых общественным мнением достойными для разговоров в социальных местах: школах, родительских собраниях, конференциях, на страницах прессы. Как известно общественное мнение – явление публичное. Оно порождается социальным резонансом, неизбежным при столкновении с вещами, препятствующими нормальному ходу жизни. Экономический кризис, повышение налогов, также пенсионного возраста, сокращение количества школ, изменение движение транспорта, скандалы во власти, экстремизм, ущемление прав, языковая дискриминация…
Список явлений, попадающих в поле зрения общественного мнения, широк в той мере, которое определено возможностями феномена публичности. За её границами начинается рутина жизни. Парламент, суд, государственные органы власти, социальные институты гражданского общества. Мир повседневно занят чиновничьей по своей сути работой: мониторингом, принятием законов, выделением финансов для той или иной отрасли.
Детское чтение в Латвии в этом отношении мало чем отличается от других «общественно значимых дел»¹. Оно находится сразу в нескольких ведомствах. Министерство культуры на собственной интернет-странице отчитывается о достигнутых успехах: более 2000 библиотек и строительство Национальной библиотеки в Риге – это небывалый показатель для небольшой страны. Институт социологии, проведя исследование детского чтения, сравнивал в отчёте сухие столбики процентов, показанных латвийскими школьниками с уровнем чтения в Европе. Цифры удовлетворительные, положение устраивает. Министерство образования выделяет часы для преподавания русской литературы в национальном латышском государстве. Какие могут быть ещё претензии к государству?
Что-то всё равно в этом хорошо ухоженном отчёте нас не устраивает. Противоречие между общественным мнением, негативно, конечно, оценивающем положение дел в Латвии и бодрым и солидным административным раскладом представляется ситуацией типичной, и не только для Латвии. Противоречия съедают всё – уверенность в собственной правоте, доверие к официальной позиции. В этом вроде бы безнадёжном положении главным становится даже не проверка правильности социологического отчёта, выполненного по заказу государства, а вопросы: почему то, что устраивает государство, невыгодно общественному мнению, почему предметом исследования сделан не уровень освоения классического наследия в литературе, а коммуникация, воздействие интернета, почему в конечном итоге среди исследовательских позиций нет пункта о русской книге в Латвии?
Дело, между прочим, в социальной позиции государства. В позиции всё же содержится противоречие между идеологической установкой и практикой нормативной деятельности. Идеологическая установка берёт своё начало в либеральных истоках латвийского государства. Суть её в том, что культура – частное дело современного человека, в XXI веке каждый сам выбирает нужную книгу.
Так, посетив за последний месяц несколько публичных библиотек, задавая работникам детских их отделений один и тот же вопрос:
— Влияете ли вы на выбор детьми художественной литературы?
Получал одинаковый ответ:
— Нет, дети сами должны выбирать нужную им книгу!
— Почему?
— Так нам говорят на всех совещаниях библиотек города Риги.
И пусть в жизни всё происходит иначе. Библиотекарь, если уж возникнет у посетителя вопрос о книге, обязательно расскажет и порекомендует взять для чтения ту или иную книгу. Важнее выявить существующую взаимосвязь между либеральной установкой (выбор человека должен быть самостоятельным) и практикой нормирования поведения библиотекарей со стороны административного аппарата.
Государство не может обойтись без социальной позиции даже в вопросах детского чтения. Ведь нужно выделять деньги на покупку книг, принимать соответствующие нормативные акты, решать вопрос о средствах на покупку книг и на русском языке в том числе (нужно ли это латвийскому государству?), в эпоху экономических трудностей определять собственные приоритеты, куда денег вкладывать больше, а какие области подвергать сокращению.
Почему, например, в Латвии детское чтение попадает в категорию добровольного выбора, а в Великобритании, Франции и Германии детское чтение – общезначимое дело? Почему в Германии в школах могут вводить ежедневные уроки обязательного чтения, а французские социологи обеспокоены тем, чтобы характер юношей формировался национальной классической литературой, а Великобритания в это время усиливает репрессии против тех школ, которые из рук вон плохо влияют на формирование детского чтения?
На случае с Великобританией хотелось бы остановиться чуть более подробно. Вот фрагмент из статьи, опубликованной на общественно-политическом ресурсе «Взгляд»:
Правительству Великобритании представили неожиданные выводы о причинах прошлогодних погромов в Лондоне. Общая невоспитанность и плохой уровень образования в британских школах, пятая часть учеников которых к 11 годам с трудом умеет писать и читать, стали одной из причин случившихся в августе прошлого года молодёжных погромов в Лондоне. К такому выводу пришла созданная по распоряжению британского правительства комиссия, изучавшая подоплёку беспорядков. Эксперты, впрочем, не торопятся соглашаться с такими выводами.
К молодёжному бунту в Великобритании, случившемуся в столице королевства в августе прошлого года, могли привести недостатки социальной политики властей страны. Такие выводы содержатся в докладе, подготовленном независимой комиссией, расследовавшей произошедшее по распоряжению правительства. В частности, в качестве одной из причин августовских погромов, в которых приняла участие молодёжь до 25 лет, комиссия видит низкий уровень воспитания подростков в семьях, а также образования в государственных школах, расположенных в проблемных районах. В докладе приводится статистика, согласно которой пятая часть английских школьников к 11 годам едва умеют читать и писать.
Критика системы британского школьного образования частично совпадает с выводами, ранее содержавшимися в международном исследовании PISA, считающейся одной из самых авторитетных в мире программ по оценке образовательных достижений учащихся. Согласно нему, уровень образования в Великобритании, учебные заведения которой столь почитаются обеспеченными россиянами, в последние годы заметно упал. Так, если в 2000-м году, когда проводилось первое исследование PISA, страна по качеству уровня знаний выпускников своих школ находилась на 7-м месте из 32 стран, то в 2009 году – уже на 24-м из 65. В качестве предупреждения такой ситуации эксперты предлагают в своём докладе штрафовать школы, которые не могут привить своим ученикам навыки чтения и письма, и вводить в них так называемое «внешнее управление» под руководством администрации более успешных учебных заведений.
Истоки социальной нетерпимости в Великобритании связывают с низкой квалификации детского чтения и деградацией форм общественной жизни. Детское чтение, таким образом, в Великобритании включается в социальную политику государства.
Социальная позиция, как принято об этом писать, формируется социо-культурными обстоятельствами, но не только ими.
Так в советской России в начале 20-х гг. XX века власть стремилась к ликвидации безграмотности. Государство в условиях разорённой страны стремилось использовать шанс получить нового человека, воспитать его на волне новой литературы, и такое возможно было только в начале 20-х гг. XX века. Правда, общественное значение чтения возымело действие значительно раньше. Алексей Щербаков в книге «Гении и злодейство. Новое мнение о нашей литературе» считает, что первое поколение рабочих-революционеров появилось из своеобразных вечерних школ, в которых учителя были социал-демократы. «В этих легальных вечерних школах отнюдь не вели революционной агитации. Просто преподавали историю культуры с определённой точки зрения. Сегодня, кстати, примерно так же работают со школьниками национал-большевики».
В это же самое время созиданием нового человека был озабочен руководитель коммуны для беспризорников Антон Семёнович Макаренко. Эталону нового человека, казалось не соответствовало почти всё окружение великого педагога. Это и представители «чистого» педагогического жречества, такие как петлюровец, профессор Панов Федор Карпович или мошенник, шарлатан и пьяница профессор-педолог Чайкин Сергей Васильевич. Это педагог-петлюровец, националист Дерюченко «ясный как телеграфный столб», это и море крестьянской стихии, окружавший колонию имени Горького…
Новый человек обретал себя на путях коллективного опыта, советского сообщества, многими социальными нитями связанный с формами жизни нового растущего мира. В опыте создания коллективного мира детское чтение становится общественным делом. Человек будущего может получится, если он читает и любит книги пролетарского писателя Алексея Максимовича Горького.
«Горьковскими рассказами и горьковской биографией увлекались и старшие, и малыши, несмотря на то, что малыши почти все были неграмотны». В коммуне из беспризорных подростков каким-то чудом безупречно выстраданным А.С. Макаренко, чтение обрело черты культуры, противопоставляющей себя старому, дикому, уходящему миру. Чтение как бы заняло место средневековой теургии. Оно позволяло вмещать общее дело, примером которого и идеалом был лучший пролетарский писатель А.М. Горький. «Жизнь Максима Горького стала как будто частью нашей жизни», – эти строки из «Педагогической поэмы».
Антон Семёнович Макаренко
«Вечерами в спальнях мы часто устраивали общие чтения. У нас с первого дня образовалась библиотека, для которой книги, — писал А.С. Макаренко, – я покупал и выпрашивал в частных домах. К концу зимы у нас были почти все классики и много специальной литературы. Удалось собрать в запущенных складах губнародобраза много популярных книжек по разным отраслям знания. Читать книги любили многие колонисты, но далеко не все умели осиливать книжку. Поэтому мы и вели общие чтения вслух, в которых обыкновенно участвовали все. Читали либо я, либо Задоров, обладавший прекрасной дикцией. В течение первой зимы мы прочитали многое из Пушкина, Мамина-Сибиряка, Вересаева и в особенности Горького».
Социальная позиция А.С. Макаренко отличилось от социальной позиции советского государства по отношению к литературе. Важно то, что она была возможна, даже в ситуации оголтелой дерусификации, затронувшей казалось бы богом забытую колонию несовершеннолетних, расположенную в местечке Куряжского монастыря под Харьковом. Социальная позиция А.С. Макаренко формировалась педагогикой, для которой исходным вопросом была структура детского чтения.
О детском чтении пишут многие, российские социологи в том числе. Вера Петровна Чудинова, кандидат педагогических наук, заместитель директора Российской государственной детской библиотеки, в некоторых своих статьях постулирует кризис детского чтения, выражающегося в отторжении подростков от книжной культуры. Выход из кризиса по В.П. Чудиновой находится в изменении преподавания литературы и участии государства в издательских и образовательных программах, известных в общемировом опыте (Великобритания, Германия).
Нынешняя социальная позиция латвийского государства вписывает детское чтение в функционирующую либерально-модернистскую парадигму, согласно которой ничего не должно навязывать личности. Зададимся детским вопросом: хорошо это или плохо для культуры? Если культура – это всегда соотнесённость с тем, что Макс Вебер, наверное, назвал бы ценностью, то вероятно плохо. Культура, детское чтение как часть культуры не может быть нейтральным явлением.
Проведённое мною по рекомендации председателя Латвийской ассоциации преподавателей русского языка и литературы Елены Бердниковой в марте 2012 года анкетирование с 4-го по 12-й классы в одной из школ, работающей по программе для русских национальных меньшинств (с результатами анкетирования в ближайшее время можно будет ознакомиться на сайте Гуманитарного семинара), показало значительное снижение роли русской книги в среде школьников. Если в обществе не существует механизмов приобщения юношей и девушек к чтению, то неизбежно происходит отрыв от корней традиции, от русской культуры.
¹ Председатель правления крупнейшей сети книжных магазинов в Латвии Вия Киблока в 2010 году опубликовала открытое письмо средствам массовой информации «Почему у государства нет политики детского чтения?» «Как свидетельствуют последние статистические данные, — читаем в открытом письме Киблоки, – драматически уменьшились возможности публичных библиотек приобретать новые книги. Последние доступные статистические данные свидетельствуют: в 2009 году у публичных библиотек было на 18-37,2% меньше средств для покупок, чем в 2008 году. Учитывая то, что большая часть читательской аудитории дети и юноши в возрасте до 25 лет составляют 51-53% от всего количества пользователей библиотеки, то именно они больше всего страдают от нехватки книг. В свою очередь исследование 2009 года «Латвийские публичные библиотеки и интернет: технологии, обслуживание и влияние на общество» свидетельствует, что 36% читателей недовольны очередями за книгами в библиотеках… Если в Конституции закреплено бесплатное образование, чему соответствует использование приемлемых учебным средств, то в Латвии школам позволяют приобретать учебных книг из расчета 0,69 сантим на одного ученика, в Эстонии же эта сумма достигает 30 евро, а в Литве сумма превышает 20 евро. Латвия присоединилась к конвенции ООН о правах ребенка, 17 пункт, которой предусматривает политику, способствующую развитию детского чтения. Сегодня же чиновники решили увеличить налоги, как на детскую так и на учебные книги».