Доцент кафедры социологии Балтийского федерального университета им. Канта Владимир Абрамов высказал для читателей «NewsBalt» своё мнение о сегодняшнем значении Дня Победы.
День Победы оказался практически единственным праздником советской эпохи, который успешно пережил ломку социально-экономического уклада. Только 9 мая и Новый год сегодня могут называться чисто народными праздниками. Люди отмечают их естественно, считают своими и не реагируют на попытки поставить под сомнение содержание. Это объясняется тем, что идеологическая составляющая в Дне Победы несоизмерима с чувством личной причастности народа к великому событию. Вторая мировая прошла через каждую русскую семью. В половину из них с фронта не вернулись отцы и сыновья. Причём смысл этой огромной жертвы не вызывает сомнения: наши деды сражались за право жить всей нации. Советский режим был политической надстройкой, кровавой утопией, в которую выродилась тяга к абсолютной справедливости и равенству. Но нацизм планировал не только снести его. Одурманенной другой фантазией, о превосходстве арийской расы, нацисты планировали уничтожение большей части славянских «недолюдей» и превращение оставшихся в бесправных рабов. Именно против такого развития судьбы России сражались на поле брани советские солдаты. То, что их героическая борьба спасала и советский режим, выглядит горькой усмешкой истории.
С течением времени советские функционеры осознали значение Победы для оправдания своего режима и стали эксплуатировать святую память о великой войне с невероятным энтузиазмом. Ленинско-сталинский социалистический проект не смог выиграть у капитализма в соревновании на экономическом и социальных направлениях. Банальное сравнение уровня жизни населения СССР и стран Западной Европы наглядно доказывало этот факт. Что создавало объективную почву для сомнений в целесообразности всего, что произошло в нашей стране после 1917 года. Вот тут Великая Отечественная и выступила в качестве железобетонного аргумента в пользу коммунистического режима. Победа народа постепенно подменялась победой советского строя и его административно-политического ядра – КПСС.
Примечательно, что в посткоммунистическую эпоху и население, и власти довольно быстро вернулись к традиционному восприятию Дня Победы. Для рядовых граждан это событие было подтверждением того, что в истории ХХ века у России были и великие достижения, а не только бесконечные проблемы. Важность такого «якоря» была тем больше, чем активнее рассыпались в прах прежние кумиры и идейные ориентиры. В атмосфере тотального дефицита объединяющих моментов общество инстинктивно устремилось к одной из немногих ценностей, выживших после краха советского режима.
Позиция властей, которые всё активнее используют память о Великой Отечественной в собственной пропаганде, также объясняется попыткой опереться на одну из идейных скреп, которая ещё объединяет российское общество. Все планы создания некой объединяющей идеологии, которая даст признаваемый всеми ориентир движения вперед, закончились провалом. В таких условиях логичным выглядело обращение к исторической традиции. Карикатурные потуги нынешнего режима воспроизвести «большой имперский стиль» хотя бы внешне генетически восходят именно к этой тенденции. Но для широких слоёв населения отсылка к огромным достижениям Российской империи неактуальна. Всё-таки слишком велика хронологическая дистанция. Сказывается и многолетняя советская пропаганда, противопоставляющая империю совдепии. Есть и чисто логическая проблема: если до 1917 года всё было так прекрасно, то чем объясняется всё последующее – две революции, гражданская война и т.д.?
В этом отношении Вторая мировая война выглядит гораздо более предпочтительнее. Память о ней ещё жива, позитивное отношение общества к данному событию не ставится под сомнение. Поэтому грех не воспользоваться таким фактором. Использование неизбежно должно было принять форму частичной реабилитации И. Сталина и всего большевистского режима. Вновь в ход пошли более чем спекулятивные рассуждения о «великом менеджере», «необходимости подготовки к войне» в качестве аргумента для оправдания всех прелестей индустриализации, коллективизации и даже «большого террора». Эти доводы не только отвечали настроениям среднего звена партийно-советской номенклатуры, которая стала основой политического класса современной России. Оправдание практики сталинского режима давало своеобразную индульгенцию нынешним правителям. Которые вынуждены решать глобальные проблемы в крайне тяжёлых обстоятельствах. Поэтому им можно простить всё более творческое отношение к принципам и механизмам демократии. «Цель оправдывает средства». Оппозиционное меньшинство чувствует актуальную политическую подоплёку в отношении власти к Великой Победе, но предпочитает не ввязываться в дискуссии по этому вопросу. Основная часть общества к этому ещё не готова.
Вместе с тем, неумолимый ход времени всё ближе приближает нас к тому моменту, когда события Великой Отечественной войны окончательно станут историей для большинства жителей России. Самые глобальные события с годами перестают вызывать острый эмоциональный отклик. В середине 90-х годов ХХ века «потухла» гражданская война. Конфликт «красных» и «белых» перестал восприниматься как что-то животрепещущее, эмоционально окрашенное. Рядовой обыватель всё более смутно представляет себе канву событий и охотно разделяет точку зрения о том, что братоубийственный конфликт был вреден для страны в целом. Т.е. через 70-75 лет кровавая мясорубка, в которой канули почти 15 млн. человек, стала ещё одной страницей истории.
К этому состоянию неизбежно приближается и события Второй мировой войны. 70-летие её окончания может стать тем рубежом, за которым данный процесс приобретёт неумолимое ускорение.
В прибалтийских странах данный процесс может быть заморожен проблематикой межобщинной борьбы. Этническое большинство в Эстонии и Латвии более чем лояльно воспринимают деятельность коллаборационистов. Т.к. нацисты не спешили создавать даже низовые административные структуры из местного населения, то самым массовым форматом участия в борьбе с большевизмом стали национальные части СС. После 1945 года остатки этих формирований стали костяком для формирований «лесных братьев». Последние однозначно были националистическими повстанцами, которые вели борьбу против советского режима и его местных сторонников. Отсюда легко сделать вывод о том, что в бытность свою солдатами СС они занимались борьбой за те же цели.
Но это ложная цепочка. Нацисты никогда не обещали восстановить независимость стран Прибалтики. И вне зависимости от личной мотивации латышей и эстонцев, вступивших в карательные батальоны полиции и части СС, объективно они боролись за тысячелетний рейх, защищая печи Дахау и Освенцима. Это непопулярная правда, но от неё не уйти. В качестве утешения можно напомнить о том, что схожую дорогу прошли националистические группы Ближнего Востока, Индии, Бирмы и Индонезии. Нацистский рейх и императорская Япония активно пытались использовать местных националистов для борьбы с союзниками. А те, в свою очередь, рассчитывали добиться ограниченного суверенитета. Или, на худой конец, создания боевых соединений, которые могли быть использованы в дальнейшем. Причём не обязательно только против англо-американских сил.
Общественно-политические организации русских общин Латвии и Эстонии предпочитают не вдаваться в такие дебри. Для них отношение нынешних властей данных стран к национальным частям СС лишь отражение политики сегрегации и дискриминации, проводимой на протяжении последних 20 лет в отношении русскоязычных общин. Такой приём позволяет поставить знак равенства между нацизмом и правящими режимами нынешних членов НАТО и ЕС. Разумеется, это пропагандистская передержка, но довольно удачная.
В итоге День Победы может стать в Латвии и Эстонии символической датой, позволяющей каждой из сторон мобилизовать своих сторонников. В конце концов, протестантское большинство Ольстера по сию пору проводит марши в память об исторических победах над католиками, имевшими место 300 лет назад. Историческая дистанция немалого размера не мешает последним очень живо реагировать на такие обиды. Поэтому ежегодный марш оранжистов через католические районы неизбежно заканчивается массовыми потасовками.
В Польше трансформация Дня Победы во многом связана с борьбой против коммунистического наследия. Нынешней элите страны очень хотелось бы, чтобы страну освободили демократы из США и Англии, а не Советская армия. Поэтому над Вислой в редкой деревни нет улицы Армии Крайовой, героев Варшавского восстания или Монте-Кассино (возвышенность в центральной Италии, где в 1944 году польские части в армии союзников вели тяжелые бои). Найти аналогичное отражение усилий советских войск и их союзников из Войска Польского – занятие зрящное. Католическая традиция не позволяет польским консерваторам перенести куда-нибудь воинские захоронения 600 тыс. наших солдат, сложивших головы на территории между Бугом и Одером. Но это не защищает скромные монументы на этих могилах от регулярных выходок вандалов. Которые выражают свое возмущение каким-нибудь современным политическим событием, типа катастрофы под Смоленском.
Через два года нам предстоит пережить очередной приступ русофобии в Польше. В 2014 году совпадают два события – 70-летие Варшавского восстания и очередные президентские выборы. Вряд ли Ярослав Качиньски и его соратники упустят такую возможность сместить акценты с актуальной повестки дня в привычную колею стенаний о драматической истории Польши, проклятых москалях, которые два месяца наблюдали с правого берега Вислы, как погибает Армия Крайова в развалинах Варшавы. Абсолютно бесполезно напоминать этим профессиональным истерикам о том, что перед этим советские войска за полтора месяца с боями прошли свыше 700 км., разгромили группу армий «Центр» и были измотаны до последней степени. Кроме того, естественно, отстали тылы и обозы, поэтому в боевых соединениях оставалась не более трети танков и столько же наличного состава. Несмотря на это, войска Константина Рокоссовского две недели подряд пытались форсировать Вислу. Свыше 30 тыс. солдат и офицеров нашли себе могилу на дне этой реки. И только после этого Ставка главкомверха потребовала остановить эти самоубийственные действия.
В Финляндии отношение к событиям 1941-1945 гг. особое. Они рассматриваются как логическое продолжение «зимней войны». Не случайно боевые действия данного периода носят название «война-продолжение». На то обстоятельство, что союзником Суоми стал третий рейх, внимание здесь не акцентируют. Русские сами виноваты, первыми напав на своих северо-западных соседей. Попытка дать сдачи, воспользовавшись международными обстоятельствами, представляется финнам вполне законной. Такие мелочи, как планы перенесения границы на Неву и аннексия всей Карелии, концлагеря и финские добровольцы в войсках СС лишь мешают спокойно наслаждаться стройной концепцией своего участие во Второй мировой. Поэтому они и задвинуты далеко на обочину даже специальных исследований, не говоря уже об общественном сознании, где им просто не нашлось места.
Следует признать, что значительные слои скандинавских стран в период войны живенько откликнулись на призыв нацистов к совместной борьбе с большевизмом и строительству «новой Европы». Норвежцы, датчане и даже шведы активно вступали в СС и отправлялись на Восточный фронт. Из скандинавских добровольцев были сформированы дивизии СС «Викинг» и «Нордланд». Норвежцы из последней участвовали в обороне рейхсканцелярии, и были уничтожены в боях 1 мая. После войны судебному преследованию за сотрудничество с нацистами подверглись 14 тыс. жителей Дании и 92 тыс. граждан Норвегии. Так что отношение к итогам Второй мировой войны в этих странах также далеко от единодушия. Со своей стороны ни один политик современной Европы под страхом смерти не признает, что от идеи евроинтеграции слегка попахивает дымком нацистских крематориев. Хотя известно, что к 1943 году в руководстве СС оформилась концепция Нового европейского порядка. После победы над СССР планировалось создать Европейский рейх. Это должна была быть конфедерация с общей валютой, единой администрацией, армией и полицией. Типовое сходство с ЕС отрицать невозможно.
Так что, уходя в историю, День Победы остаётся огромной вехой в истории человечества, неоднозначное отношение к которой уходит корнями в кровавые сороковые годы прошлого века, когда каждый выбирал своё место по одну из сторон линии фронта.