Институт геополитики в Ченстохове издал в Польше книгу «Европа: от Атлантики до Пацифика», где в том числе опубликована статья доцента кафедры политологии Балтийского федерального университета им. Канта Владимира Абрамова. «NewsBalt» с разрешения политолога публикует его взгляд на исторические перспективы России и Европы (электронная версия книги доступна по адресу Geopolityka.czest.pl).
Взаимодействие России и Европы, Востока и Запада является одним из стержней исторического развития Европейского континента, центральной проблемой внутриполитического развития нашей страны на протяжении последних четырёх веков. Эти отношения знали периоды подъёма и спада, оживлённый диалог цивилизаций сменялся попытками отгородиться друг от друга «железным занавесом», мечом решить вековые споры и противоречия. Несмотря на эти колебания, константой оставалось понимание принципиальной важности связей между Европой и Россией. Ниже мы рассмотрим основные аспекты данных контактов, как в исторической перспективе, так и с точки зрения современной ситуации.
Модернизация или европеизация
Само противопоставление «Россия — Европа» требует пояснения. С точки зрения географии историческое ядро Российского государства всегда находилось в восточной части Европейского континента, и в этом смысле наша страна была и есть его неотъемлемая часть. С точки зрения культуры принадлежность России к Европе также не вызывает сомнений. Лев Толстой, Фёдор Достоевский, Пётр Чайковский, Казимир Малевич и множество других деятелей литературы и искусства никто никогда не пытался позиционировать в качестве представителей таинственного и загадочного Востока. Вместе с тем очевидны существенные различия в типах взаимодействия власти и общества, ментальности, системе ценностей россиян и жителей Западной Европы. Они нашли своё отражение в направлении социально-экономического развития, эволюции административно-политических институтов.
Многие специалисты, вслед А.Тойнби и С.Хандингтоном, видят причину различий между Россией и Европой в том, что они принадлежат к различным типам цивилизации: западноевропейской, протестанско-католической и восточноевропейской, православной. Цивилизационные основы Европы восходят к Римской империи, тогда как Россия стала наследницей Византии и эфемерных государств азиатских кочевников. На это можно возразить, что русская интеллектуальные мысль никогда не отождествляла свою страну с Азией в цивилизационном смысле. Речь могла идти о синтезе, оригинальном сплаве культурных традиций, неком «особом пути», но не о самоидентификации с Востоком.
Что же касается наследия авторитаризма, влияния православия и векового азиатского господства на систему базовых ценностей российского общества, то следует обратить внимание на состав нынешнего Европейского союза и стран-претендентов. В ЕС уже сейчас входит Греция и республика Кипр, а также Румыния и Болгария. Основная часть населения этих государств исповедует православие. Почти 400 лет все вышеперечисленные страны входили в состав Османской империи и подвергались систематической колонизации. В Болгарии и Румынии в межвоенный период правили авторитарные диктатуры, а после 1945 г. почти на полвека утвердились самые ортодоксальные в Центральной и Восточной Европе коммунистические режимы. Если эти обстоятельства не мешают ЕС принимать в свой состав страны Южной Европы, то аргумент о непреодолимом противоречии двух типов европейской цивилизации, сложившихся соответственно на Востоке и Западе континента, во многом утрачивает своё значение. Особенно с учётом стремления, не мытьём, так катаньем протащить в бывший элитный клуб Боснию и Герцеговину, а также Косово.
Европа на протяжении последних пяти веков играет для России роль зеркала. В нём общественное сознание и власть пытается увидеть то желаемый идеал, то квинтэссенцию отторгаемого, неприемлемого. В любом случае соотнесение с европейскими нормами и достижениями, попытка подражать им или яростно отвергать прочно вошли в национальное самосознание российского общества.
Если в средние века противопоставление «Россия-Европа» имело преимущественно религиозное содержание, воспринималось исключительно как конфликт православия с «латинством», то в Новое время ситуация начала изменяться. Глобальные социально-экономические, политические и культурные перемены, начавшиеся на западе Европы в XVI веке, позволили обществу добиться значительного прогресса во всех сферах жизни. Во время этого революционного переворота силы Московского царства поглощали внутренние конфликты и борьба с внешними противниками. В стране, которая едва не погибла в огне Смутного времени, доминировали консерватизм, общественное сознание было ориентировано на сохранение и воспроизводство традиций прошлого. Но по мере интенсификации контактов с Западной Европой правящая элита России стала осознавать возникший разрыв в уровне развития. Данное обстоятельство станет доминирующим в отношении россиян к своим западным соседям. На протяжении нескольких веков наша страна пытается догнать их, преодолеть своё отставание.
Преобразования Петра I, реформы Екатерины II, неудачные и успешные попытки трансформации государственной и социальной системы России, предпринятые в XIX — начале XX вв., вдохновлялись стремлением осовременить страну, поднять до уровня передовых государств Западной Европы. Эти страны выступали в качества идеала модернизации, её конечной точки. Поэтому можно согласиться с тем, что российская модернизация длительное время носила характер европеизации, перенимания достижений европейских стран. Но процесс заимствования никогда не носил тотальный характер. Дело не только в том, что правящая элита ставила перед собой локальные цели – перевооружение армии, повышение эффективности административного аппарата – не пытаясь перенести на российскую почву всю совокупность того, что мы сейчас называем европейской цивилизацией. Даже в периоды массового увлечения столичного дворянства иностранной культурой, когда в салонах Петербурга и Москвы говорили по-французски, масса провинциального дворянства была лишь поверхностно затронута этими веяниями. А подавляющее большинство населения оставалось в рамках традиционной культуры, из поколения в поколение воспроизводя архаичные модели сознания и быта Московского царства.
Конфликт между европеизированной элитой и архаичным большинством общества стал основным элементом цивилизационной эволюции России с XVII в. Его острота была связана с тем, что, перенимая достижения науки и техники, правящий класс не торопился отказываться от старых политических институтов и методов управления. Для простого народа «заморские диковинки» правящего класса означали усиление эксплуатации и нарушение вековых традиций. Поэтому даже такое заведомо прогрессивное мероприятие, как включение в число культивируемых культур картофеля, сопровождалось возмущением крестьянства, вылившимся в целую серию «картофельных бунтов» середины XVIII в. Интересно, что уже правнуки участников данных беспорядков считали картофель «вторым хлебом» и не могли представить свой рацион без блюд из этого корнеплода.
Западная Европа в своих отношениях с Россией никогда не ставила цивилизаторскую миссию во главу угла. Наша страна не входила в обширный перечень тех районов Земли, куда «бремя белого человека» обязывало нести «свет культуры и цивилизации». Уже это подчеркивает тот факт, что европейцы XVII-XIX вв. не видели того цивилизационного разлома, который якобы отделяет их от восточной части континента. На первых порах Россия рассматривалась в первую очередь как партнёр или противник в тех международных конфликтах, которые проходили в Европе. Так, Смоленская война 1632-1634 гг. между Польшей и Московским царством была эпизодом Тридцатилетней войны между силами габсбургской и антигабсбургской коалиций. Затем Россия участвовала в европейских коалициях против Османской империи и Швеции. Северная война, начатая в рамках последнего союза, окончательно ввела Российскую империю в «концерт» европейских держав.
Наряду с военно-стратегическим Западная Европа испытывала к России определённый экономический интерес, как источнику сырья (леса, льна, зерна, пеньки и т.д.). Со своей стороны, модернизация восточноевропейской империи была невозможна без привлечения иностранных специалистов, закупки оборудования. Т.е. Россия по мере своей модернизации превращалась в интересный рынок сбыта для растущей индустрии западных стран.
Как отмечают некоторые исследователи, процесс модернизации происходил в России одновременно с другим процессом: превращения страны в империю. Империализация – включение новых территорий и народов в состав государства – отвлекала значительные силы, которые можно было направить на европеизацию российского общества. По меткому выражению одного из русских мыслителей, ограниченное количество сил обществу приходилось «размазывать» по огромным просторам тайги и степей. Вместе с тем, расширение страны предоставляло в распоряжение её элиты дополнительные ресурсы, позволявшие временно компенсировать отставание от западноевропейских государств. Они, в свою очередь, также создавали обширные империи за морями. Но в иных социально-экономических условиях, созданных в Европе эпохи модерна, территориальная экспансия не замедляла, а ускоряла развитие метрополий.
После наполеоновских войн Российская империя достигла зенита своего внешнеполитического могущества. Но эпоха доминирования не принесла стране каких-то дивидендов: мотивация элиты к дальнейшей европеизации была ослаблена. Более того, напуганное путчем 1825 г., правительство своей официальной целью внутри страны и на международной арене поставило сохранение существующего порядка. Консервация обернулась фиаско во внешней политике (Крымская война 1853-1856 гг.) и усилением отставания от Запада, который переживал очередной качественный скачок в рамках индустриальной революции и перехода к либерально-демократической политической системе.
Во второй половине XIX в. Россия вновь предприняла попытку сократить своё отставание от Западной Европы. По сравнению с предыдущими усилиями, либеральные реформы Александра II в большей степени были направлены на изменение социальной ситуации в стране, трансформацию политической системы. Наиболее дальновидная часть правящей элиты пришла к выводу, что модернизация общественной системы создаст более благоприятные условия для усвоения достижений западной науки и техники по сравнению с попытками пересадить экзотические цветы зарубежной культуры на не благодатную российскую почву посредством исключительно административного произвола.
Очередная попытка модернизации проходила в условиях формирования оппозиционного движения, наиболее активная часть которого ориентировалась не столько на европеизацию страны, сколько на идеалы самобытности. В споре западников и славянофилов, начавшемся в середине XIX в., революционеры явно были ближе к последним, полагая, что у России есть возможность избежать всех социальных издержек индустриализации западного типа за счёт ресурсов крестьянской общины. Наша страна продемонстрировала миру новый вариант политического парадокса: борьбу за архаичные формы общественной жизни революционными методами.
Здесь можно найти аналогию с социально-политическим развитием Ирана во второй половине XX в. Ответом населения на «белую революцию шаха и народа», представлявшую собой попытку модернизации экономики и европеизации образа жизни в рамках абсолютной монархии, стала исламская революция 1979 г., ориентированная на воссоздание норм и структур раннего Средневековья. Инициаторы антишахского сопротивления, европеизированное интеллектуалы и студенчество, не смогли составить достойную конкуренцию консервативному духовенству, за которой пошло население, которое жаждало возвращения к привычной архаике.
Борьба с революционным подпольем дала консервативным силам внутри российской правящей элиты возможность не только остановить либеральные преобразования, но и свернуть многие из них. При этом торжество консерватизма в общественно-политической сфере сочеталось с активным развитием экономики, получившей мощный импульс в эпоху реформ. Модернизация хозяйственного комплекса привлекала в Россию значительный европейский капитал, что служило дополнительным стимулом к массовому внедрению современных технологий и оборудования, развитию городов, повышению уровня культуры широких слоев населения. При этом зарубежные финансово-промышленные круги руководствовались отнюдь не филантропическими соображениями. Растущий внутренний рынок России, большие перспективы развития обрабатывающей промышленности и добычи сырья, дешёвая рабочая сила – эти обстоятельства были решающими для западного капитала. Российская империя рассматривалась также как важный элемент в противостоянии военно-политических союзов, созданных в конце XIX в. крупнейшими европейскими державами.
Октябрьский переворот 1917 г. был не только ответом уставшей массы на чрезмерные потери и истощение сил, которые испытала Россия в ходе Первой мировой войны. Во многом глобальные политические потрясения были вызваны издержками многочисленных попыток ускоренной модернизации, проявлением глубокого конфликта между европеизированной элитой и архаическим обществом, о котором говорилось выше. Ирония истории состоит в том, что волну архаичного бунта оседлали не социалисты-революционеры, идейные и политические наследники революционных народников XIX в., выступавшие за развитие все той же самобытной крестьянской общины, а представители русской версии радикальной европейской идеологии – марксизма.
Вопреки расхожим представлениям советской пропаганды, Западная Европа ограничила своё вмешательство в Гражданскую войну в России минимальными акциями. Советский режим не выдержал бы полномасштабной военной интервенции, но её и не было. Демонстрационная высадка десантов Антанты в ряде приморских городов преследовала локальные цели: помешать войскам Тройственного союза воспользоваться ресурсами, принадлежавшим Российской армии. В дальнейшем Англия и Франция исчерпывала свою активность в охваченной войной России попытками координации сил антисоветского движения при оказании ему минимальной помощи снаряжением. Это подчёркивает тот факт, что европейская элита воспринимала события на востоке континента как нечто второстепенное, периферийное, связанное с крахом ряда империй, в разной степени отягощённых феодальными пережитками: Германской, Австро-Венгерской, Российской и Османской.
В момент своего прихода к власти большевики исповедовали веру в то, что их акция неизбежно вызовет ответную реакцию на Западе и в короткие исторические сроки европейский пролетариат окажет всестороннюю помощь своим русским товарищам. В.Ленин признавал, что одной из основных причин, облегчивших приход радикальных элементов к власти, являлась незавершенность процесса модернизации социально-экономической системы страны. Но этот же фактор превращался в огромный недостаток с точки зрения реорганизации общества на началах, сформулированных К.Марксом и Ф.Энгельсом. По мнению последних, социализм должен был стать продуктом развития индустриального строя, что не соответствовало переходному характеру российской экономики, в которой основная масса населения была занята в архаичном аграрном секторе.
Крах надежд на помощь европейской революции, которая должна была содействовать завершению российской модернизации, вызвал глубокий кризис в большевистском движении. Выходом из тупика стала концепция В.Ленина-И.Сталина о возможности индустриализации России за счёт мобилизации внутренних ресурсов. Хозяйственная автаркия, в последствии повторённая режимом Ф.Кастро на Кубе и Ким Ир Сена в Северной Корее, была возможна только в рамках жёсткого тоталитарного режима. Большевики в конце 20-х гг. XX в. фактически вернулись к модели преобразований Петра I: заимствование исключительно технических достижений Запада, при отказе от попыток переноса на российскую почву тех общественно-политических институтов, развитие которых сопровождало и во многом обуславливало прогресс в сфере производства.
Можно сказать, что советская история представляет собой интересный вариант модернизации без европеизации, более того, в активном противостоянии европейской политической, правовой и даже культурной реальности. Коммунистический режим исходил из представлений о возможности вычленить сугубо технологический аспект из общего комплекса западной цивилизации, и перенести его в российские условия, где после соответствующей трансформации сделать основой для развития принципиально иной общественной системы.
Резкое ограничение всех связей с Западной Европой выглядело естественным следствием такого подхода: формирующегося нового советского человека нужно было всячески оградить от тлетворного влияния извне. Следует отметить, что в ходе событий, связанных с Первой мировой войной, революцией и гражданской войной, Советская Россия утратила наиболее европеизированные части бывшей Российской империи: Царство Польское, Великое княжество Финляндское, прибалтийские губернии. В составе СССР оказались менее затронутые предыдущими волнами модернизации районы страны.
Со своей стороны европейский мир относился к Советскому Союзу неоднозначно. Правящая элита ограничилась помощью новым государствам, возникшим на обломках Российской, Германской и Австро-венгерской империи. Этот «санитарный кордон» должен был гарантировать Западную Европу от угрозы «экспорта революции». Но он не мог предотвратить мощного идеологического воздействия СССР на часть рабочих и интеллектуалов. Миллионы людей на Западе были очарованы самой возможностью реализации на практике принципов социальной справедливости, равенства, свободы самовыражения. Превращению Советской России в некий идеал для европейских радикалов межвоенного периода способствовала не только сознательная пропагандистская работа в рамках Коминтерна и других аналогичных структур.
Основным условием для идеализации советской действительности была удалённость от неё, жёсткое дозирование информации, поступавшей из СССР во внешний мир. При таких обстоятельствах люди поверили не столько в Советский Союз, сколько в собственную мечту о счастье, реализованную в реальном мире. После того, как правда о чудовищной цене, заплаченной народом за победу на военных и экономических фронтах, стала достоянием широкой общественности, число поклонников советской модели на Западе пошло на спад. Сомневающиеся появились даже в коммунистическом движении, которое в организационном, идейном и финансовом плане во многом контролировалось руководством СССР.
Часть влиятельных финансово-промышленных кругов тех стран Западной Европы, в которых общественные конфликты достигли максимальной остроты (Италия, Испания, Германии), сочла, что эффективным инструментом в борьбе с развитием событий «по русскому сценарию» будет спонсирование массовых военизированных политических структур, созданных на базе идей корпоративизма (фашизм) и радикального национализма (нацизм). Таким образом, Советская Россия оказала воздействие на политическое развитие Европы по своим последствиям превосходящее то, чего удавалось добиться военным и дипломатам Российской империи.
Несмотря на идейно-политический антагонизм, возникший в отношениях СССР и Западной Европы, обе стороны были вынуждены поддерживать хозяйственные отношения. Советская индустриализация была невозможна без поставок западного оборудования и техники. Многие предприятия Советской России созданы при непосредственном участии инженеров и техников из стран Западной Европы. В условиях острого хозяйственного кризиса конца 20-х – начала 30-х гг., так называемой «великой депрессии», европейские фирмы были заинтересованы в стабильном рынке сбыта своей продукции на востоке континента.
На межвоенные российско-европейские отношения наложили свой отпечаток политические доктрины, доминирующие в то время. Советское руководство не отказалось от планов раздувания мировой социалистической революции и рассматривало своё сотрудничество с Европой в качестве временной передышки, связанной с необходимостью проведения хозяйственной реконструкции. В среде европейских политиков наблюдались противоречия между теми, кто пытался вовлечь СССР в усилия по обеспечении мира и их оппонентами, которые рассчитывали на неизбежный конфликт между нацизмом и коммунизмом.
По мнению сторонников последнего подхода, в борьбе на взаимное уничтожение должны были исчезнуть оба варианта тоталитаризма, возникших на европейском континенте. Со своей стороны, советское руководство рассчитывало на повторение сценария Первой мировой войны, когда страны Запада истощали свои силы в ходе длительной позиционной схватки. Такой вариант позволял СССР не только накопить силы для последующего броска на запад, но и надеяться на поддержку значительных слоев населения, истощенных войной.
Результаты реализации данных внешнеполитических концепций во многом способствовали сползанию мира в кошмар Второй мировой войны. Став в начале 30-х гг. членом Лиги наций, Советский Союз сделал несколько декларативных предложений, направленных на снижение военной опасности на континенте. В свою очередь, руководство Англии и Франции под тем же предлогом пошло на Мюнхенскую сделку с Гитлером осенью 1938 г. Пытаясь изменить направление назревающего военного конфликта с Востока на Запад, СССР в конце лета 1939 г. подписал договор о ненападении с нацистской Германии. Дополнительный протокол к этому пакту разделил сферы влияния двух диктаторских режимов, но даже это не позволило Советскому Союзу избежать втягивания в начавшуюся мировую войну. Под воздействием объективных причин СССР и западные демократические государства, в первую очередь Англия и США, стали союзниками в борьбе против нацистской Германии и её сателлитов.
Историки и политики в странах антигитлеровской коалиции до сих пор обсуждают вопрос о том, кто внес наибольший вклад в разгром общего врага. Гораздо важнее другое соображение: несмотря на противоположность идейно-политических взглядов, серьезные геополитические противоречия союзники довели совместную борьбу до конца, не пошли на заключение сепаратного мира с нацистами и сохранение данного режима в качестве инструмента давления друг на друга.
Вторая мировая война привела к очередному глобальному преобразованию европейского политического ландшафта. Советский Союз обзавёлся зоной влияния в Центральной Европе, проникнув на запад гораздо дальше, чем когда-нибудь удавалось Российской империи за исключение наполеоновских войн начала XIX в. Но тогда русские войска были частью союзной армии европейских государств. Они покинули Западную Европу через короткое время после поражения Наполеона I. Советские гарнизоны надолго остались в центре континента, гарантируя полную лояльность режимов, установленных в странах региона при непосредственной помощи СССР. Но при этом человеческие контакты между населением стран социалистического блока были максимально формализованы и ограничены. Советский режим, по-прежнему, пытался оградить свой народ от стихийного проникновения «буржуазных» традиций и стиля жизни из стран Восточной и Центральной Европы.
Западная Европа вышла из Второй мировой войны истощённой. Основной вклад в борьбу с нацизмом внесли государства, занимавшие периферийное положение к традиционному «концерту» европейских держав: СССР, США и Англия. Остальные страны континента оказались на положении младших партнёров или побеждённых. Хозяйственная разруха и горечь огромных потерь усугублялась осознанием нового раскола Европы.
Его самым наглядным выражением стало появление двух Германий, принадлежащих к различным социальным системам. Понятие Восток и Запад приобрели в середине XX в. совершенно чёткий военно-политический смысл и отражали противостояние двух сверхдержав: расположенных за Атлантическим океаном США и занимавшего евразийские просторы Советского Союза. Оба потенциальных противника рассматривали Европу как основной театр будущей войны.
Диалог двух ветвей европейской культуры оказался сведён к пропагандистским залпам, которыми обменивались стороны из окопов «холодной войны». В середине прошлого века казалось, что дилемма «модернизация или европеизация» для России снята, и страна окончательно сделала выбор в пользу собственного варианта развития, в котором не было место основным ценностям европейской цивилизации. Со своей стороны Европа вынуждена была предпринимать мощные усилия для самообороны, т.к. советское руководство не только считало выбранный им путь оптимальным, но и было готово использовать силу для перевода на него остальной части человечества. Специфику процесса постепенного смягчения напряжённости в отношениях между объединяющейся Западной Европой и Советским Союзом мы рассмотрим в других параграфах, а сейчас попытаемся взглянуть на перспективы контактов между Востоком и Западом Европы в новом тысячелетии.
Россия и Европа: взаимодействие в новом геополитическом контексте
Рубеж второго и третьего тысячелетия принёс Европе самые значительные изменения со времён завершения Второй мировой войны. Исчезло разделение континента на два противоборствующих военно-политических союза, произошло объединение Германии, распались Советский Союз, Югославия и Чехословакия. К сожалению, глобальные перемены не обошлись без человеческих жертв, но нельзя не признать, что по сравнению с предыдущим периодом их количество было относительно невелико. Геополитические изменения не могли не повлиять на характер отношений между Россией и Европой, которые остались соседями и на новом витке развития Старого Света.
Во-первых, впервые с середины XVII в. речь идёт о контактах России и Европы. Империя, носившая название России, а затем воссозданная в виде Советского Союза, осталась на той странице, которая уже перевернута историей. Европейские страны пережили подобную трансформацию почти полвека назад. Последняя европейская колониальная империя – португальская – прекратила своё существование тридцать лет назад. Хотя процесс деколонизации был болезненным для всех бывших империй, но в России он был особенно тяжёлым, т.к. речь шла не об отделении заокеанских земель, а о распаде единого государства, существовавшего на протяжении нескольких веков.
Какую бы форму не приобрели с течением времени интеграционные процессы на постсоветском пространстве, вариант восстановления имперского государства исключён. Россия, конституированная как национальное государство, находится в процессе поиска внешней и внутренней политики, адекватной своему изменившемуся положению. Традиции и стереотипы советского периода оказывают значительное воздействие на общественно-политическую атмосферу в стране. Их публичные проявления вызывают опасения со стороны европейской политической элиты, которая боится попыток имперского реванша со стороны России. В свою очередь, высказывания европейских политиков, некоторые аспекты внешней политики стран ЕС вызывают соответствующую реакцию со стороны российского общественного мнения. Россияне приходят к мнению о стремлении своих соседей воспользоваться ослаблением их государства для получения односторонних преимуществ, «выталкивания» России из мировой и европейской политики.
Во-вторых, Россия сейчас непосредственно граничит с членами таких европейских объединений как НАТО и ЕС. Северо-западная граница нашей страны от Баренцева моря до Пустошского района Псковской области является зоной контакта с данными альянсами. Такое положение стало результатом двух одновременных процессов: продвижением европейской интеграции на восток и сдвига западных границ России в том же направлении. Можно предположить, что данная конфигурация рубежей сохранится продолжительное время.
Говоря о смещении российских рубежей с запада на восток можно провести некоторую параллель с послереволюционной трансформацией. После 1917 г. от России отошли наиболее европеизированные территории. В 1991 г. картина повторилась, но одновременно страна потеряла юго-восточные окраины, наиболее далекие в цивилизационном отношении от европейских стандартов. В итоге можно сказать, что уровень культурной однородности, цивилизационной гомогенности новой России существенно выше того, который имел место быть в Российской империи и Советском Союзе.
В-третьих, впервые в России осуществлена попытка комплексной модернизации общества, затрагивающая не только техническую базу производства, но и всю систему социально-экономических и политических отношений. Как никогда ранее содержание российской модернизации совпало с европеизацией. Вопрос об адаптации нашим обществом европейских ценностей и приоритетов, их укоренении в живую ткань национальной культуры и традиции порождает множество проблем. Здесь и забота о сохранении национальной самобытности перед лицом наступления масс-культуры, очевидные противоречия в ментальности, обусловленные различиями в историческом развитии. Основная масса населения продолжает считать, что у России должен быть свой, самобытный путь, который не сводится к копированию моделей доминирующих в политической и экономической жизни на евро-атлантическом пространстве.
В-четвёртых, невиданного ранее масштаба и интенсивности достигли человеческие контакты между жителями Западной Европы и России. Деловые визиты, туристические поездки позволили миллионам жителей нашей страны лично познакомиться с жизнь европейского общества, составить собственное мнение об её плюсах и минусах. Со своей стороны, европейцы получили возможность во очи увидеть ту самую «загадочную Россию», о которой ранее имели более чем поверхностное представление. Интенсификация личных контактов между представителями двух культур позволяют избавиться от предубеждений и стереотипов, возникших в результате пропагандистской обработки граждан в период «холодной войны». Современные средства электронных коммуникаций дополняют живое общение жителей России и стран Западной Европы, расширяют возможности доступа к альтернативным источникам информации.
Хозяйственные связи между Россией и ЕС играют доминирующую роль во взаимодействии сторон. Наша страна продолжает оставаться естественным источником сырья для экономики европейских государств. В первую очередь речь идёт об энергоносителях, которые доминируют в российском экспорте в страны ЕС. Обе стороны за десятилетие сотрудничества выработали оптимальную модель совместной работы, позволяющую учитывать интересы каждого партнёра. Несмотря на то, что в странах ЕС регулярно рассматриваются проекты диверсификации источников получения нефти и газа, а российские сырьевые компании ищут дорогу на новые рынки сбыта в Азии и США, в обозримом будущем трудно ожидать свертывания существующей системы экспорта энергоносителей из восточной части Европы в западную.
Со своей стороны, Россия, по-прежнему, представляет значительный интерес для западноевропейских фирм в качестве обширного рынка сбыта своей продукции. С учётом дешевизны рабочей силы некоторые европейские производители рассматривают планы переноса части своих предприятий в страны Восточной Европы. В том числе и в Россию. По объёмам капиталовложений в экономику нашей страны европейские партнеры уверенно занимают первые места, далеко обгоняя американский и азиатский капитал. Российские фирмы, в первую очередь занятые в добывающей промышленности, активно приобретают собственность в западной части Европы.
Политические контакты между Россией и объединённой Европой осуществляются как в рамках регулярных саммитов на уровне глав государств и правительств, так и в ходе постоянных переговоров рабочих групп по различным аспектам взаимных отношений. Наряду с этим широко используется формат двухсторонних отношений между Россией и отдельными государствами западной и центральной части континента. Данное направление в большей степени соответствует традициям российской внешней политики, которые с определёнными сложностями вписываются в новые реалии Европейского сообщества.
Позиция российской дипломатии объясняется не только тем, что Советский Союз, а вслед за ним и РФ длительное время относились с сомнением к перспективам европейской интеграции. Властные структуры Европейского Союза и действующие в нём политические механизмы не соответствуют новому уровню сотрудничества внутри Сообщества. Явными признаками этого является большое количество времени и сил, затрачиваемых на согласование любого решения ЕС. Остаётся надеяться, что трансформация системы управления в объединённой Европе позволит активизировать и поднять уровень эффективности контактов России с ЕС. Но оценки экспертов, предсказывающие, что процесс введения в силу Конституции ЕС, подписанной в Риме в октябре 2004 г., займёт два десятилетия, заставляют умерить оптимизм.
Россия и Европа имеют общие интересы в сфере обеспечения безопасности континента, борьбы с терроризмом, уменьшения давления на окружающую среду, противодействия незаконной миграции и трансграничной преступности. Координация усилий в этих направлениях позволит резко поднять их эффективность.
Но российско-европейские отношения не свободны от противоречий. Российская дипломатия время от времени пытается использовать разногласия между ЕС и США для того, чтобы создавать конъюнктурные антиамериканские альянсы. Многие европейские политики ведут бесконечную дискуссию по вопросу о «границах Европы». Их содержание можно свести к тезису о том, что интеграционный процесс не будет продолжаться бесконечно. Рано или поздно Европейское сообщество должно определить пределы своего расширения. Они должны совпадать с цивилизационными границами Европы. В отношение тех стран, которые окажутся на краю Ойкумены, предполагается проводить несколько вариантов политики: от отношений сюзеренитета до максимального дистанцирования и изоляции.
Создание некого «защитного вала» на восточных рубежах Европейского Союза с первого взгляда выглядит простым и заманчивым путём решения проблемы безопасности. Но с точки зрения тех социумов, которые окажутся за пределами защитного периметра, это означает прямое отрицание принадлежности их культур к европейской цивилизации, отождествление с неким враждебным, варварским миром. Как следствие, пограничные сообщества быстро преодолеют дистанцию от частичного неприятия некоторых ценностей своих западных соседей к абсолютной враждебности. Вряд ли превращение возможных друзей в непримиримых врагов следует считать вершиной дипломатического искусства.
Российский капитал и политическая элита страны ревниво относится к развитию контактов Европейского сообщества с другими государствами, возникшими на территории бывшего Советского Союза. Проект превращения Белоруссии, Украины и Молдавии в некий аналог «санитарного кордона», отделяющего Россию от ЕС, вызывает в памяти подобные попытки межвоенного периода. Ассоциативный ряд услужливо подсказывает, к какому итогу привели подобные кордоны нашу страну в XX в.
Следует помнить, что попытка геноцида восточнославянских народов, предпринятая германским нацизмом, оказала огромное воздействие на историческую память. Поэтому изменение внешнеполитической ситуации на западном фланге России воспринимается в первую очередь с точки зрения гипотетической военной угрозы и любые действия или планы, способные актуализировать данный подход, чреваты серьёзными осложнениями как внутриполитического, так и внешнеполитического характера.
Со своей стороны, подход к сотрудничеству республик бывшего СССР с точки зрения реанимации данной политической структуры малопродуктивен и провоцирует опасения реализации югославского сценария (кровавого межнационального конфликта) в больших масштабах.
Дополнительные сложности в отношениях России и ЕС связаны с тем, что новое пополнение Сообщества в основном состоит из государств, которые ещё не так давно входили в состав так называемого «социалистического содружества» (Польша, Чехия, Словакия, Венгрия) или Советского Союза (Латвия, Литва, Эстония). Общественное мнение и политические элиты этих государств испытывают комплекс негативных эмоций по отношении к России. На нашу страну переносится ответственность за те обиды, которые наносили национальным чувствам действия советского руководства. Негативный исторический опыт заставляет новых членов ЕС с подозрением относится к любым инициативам с востока. Со своей стороны российская дипломатия не уделяла должного внимания бывшим союзникам на протяжении всего постсоветского периода. Для Москвы значительно большее значение имели контакты с Вашингтоном, Берлином, Лондоном и Парижем, чем попытки найти взаимопонимание и перешагнуть через баррикады взаимных обид в отношениях с Ригой, Прагой и Варшавой.
Страны Центральной Европы, добившиеся реализации своей цели – «возвращения в лоно европейской цивилизации» — надеются поднять свой статус в отношениях с Россией, оказать ощутимое влияние на формирование восточной политики НАТО и ЕС. А Россия однозначно рассматривает вступление своих ближайших соседей в военно-политический альянс как шаг, не связанный с реальной ситуацией в зоне соприкосновения Западной и Восточной Европы. Более того, политическая элита страны считает, что выход Северо-атлантического союза на рубежи России создаёт потенциальную угрозу глобального конфликта. Критическая близость возможных плацдармов к основным индустриальным и административно-политическим центрам России используется частью военных аналитиков для обоснования применения оружия массового поражения на начальных стадиях противостояния. Тем более, что военная доктрина страны предусматривает нанесение превентивных ядерных ударов в случае возникновения прямой угрозы безопасности.
Российские политики и аналитики считают, что вступление ближайших соседей в состав европейских объединений лишает смысла усилия по налаживанию политических контактов с ними. Условия внешнеэкономических связей определяются структурами ЕС, проблемы безопасности решаются НАТО. Прямые отношения с бывшими союзниками неизбежно связаны с разрешением спорных проблем: принесением извинений за старые обиды, поиском компромиссов в отношении русских меньшинств в Латвии и Эстонии, урегулированием вопросов, связанных с транзитом и т.д.
Ситуация осложняется тем, что в прибалтийских государствах обсуждается возможность предъявления исков к России по возмещению ущерба, нанесённого «советской оккупацией». В Литве данное решение одобрено на всенародном референдуме, в Эстонии идёт определение общей суммы претензий. Легко понять, что руководство России не проявляет энтузиазма по поводу таких инициатив и готово выдвинуть встречные требования. Астрономические цифры, которые фигурируют в выступлениях по данному поводу, свидетельствуют о пропагандистском предназначении требований компенсации. Таким способом политики привлекают к себе общественный интерес, пытаются поднять свой статус.
Может возникнуть впечатление, что преодоление идейно-политических противоречий между Востоком и Западом Европы не привело к окончательному устранению конфликта. И корни его всё-таки лежат гораздо глубже политических разногласий, в цивилизационном антагонизме различных культур. Но необходимо иметь в виду отмеченное нами выше обстоятельство: нынешняя генерация политиков европейского континента сформировалась в условиях глобального противостояния двух общественных систем. Эти люди привыкли действовать и мыслить категориями предвоенного времени.
Демонтаж социализма советского образца не привёл к ожидаемой идиллии. На место старого врага демократических ценностей пришли новые: национализм, религиозный фундаментализм, ксенофобия. Бдительность и настороженность в отношении внешних угроз оказались востребованными так же, как в самый разгар «холодной войны». Горечь разочарования в надеждах на всеобщую гармонию, возникших на рубеже 80-90-х гг. прошлого века, заставляет многих со скепсисом смотреть на перспективы взаимодействия между Россией и объединённой Европой.
Стороны сейчас лучше понимают друг друга, но придерживаются разных подходов по многим вопросам. Данное обстоятельство никто не оспаривает. Стоит напомнить при этом, что конфликт интересов присутствует и внутри общеевропейских структур, выдержавших испытание временем. Достижение абсолютной идентичности позиций не может быть целью реальной политики. Необходимо, чтобы стороны стремились к компромиссу во взаимных отношениях и поддерживали существование механизма, который позволяет его достичь.
Между объединённой Европой и Россией в настоящее время не существуют непреодолимых противоречий. Стороны не имеют друг к другу территориальных претензий, не ставят своей целью насильственное изменение общественно-политических режимов, военный экспорт «социализма» или «демократии». Доминирует потребность в обеспечении безопасности континента.
Имеющие проблемы в двусторонних отношениях не могут быть почвой для сползания ситуации в Европе к состоянию «холодного мира», когда Восток и Запад будут в минимальной степени учитывать взаимные интересы, резко ограничив реализацию совместных проектов узкими рамками обмена сырья на оборудование и технологии. Вряд ли подобная альтернатива взаимовыгодному сотрудничеству и сближению России и Европы отвечает интересам народов континента. Конфликтные ситуации, предоставленные стихийному развитию, способны вовлечь в пучину глобального противостояния огромные массы людей.
Поэтому не только профессиональные политики, но и рядовые граждане должны способствовать более тесному российско-европейскому взаимодействию в различных сферах жизни.