Минувшей весной сотрудница Латвийского университета Ольга Процевская сочинила и опубликовала в интернет-журнале «Satori.lv» Кодекс поведения хорошего русского (познакомиться со «статьями» кодекса можно ниже). В интервью «NewsBalt» Процевская, позиционирующая себя как «хорошая русская с многолетним стажем», призналась, что не понимает песен о Великой Победе и у ней нет ощущения принадлежности к России.
— Что подвигло вас на написание кодекса, ведь вы прожили в Латвии уже немало лет и вдруг?
— Да ничего. Я к нему не шла. Просто одним прекрасным вечером я возвращалась после театра домой и на ходу родилась статья. К тому же — это не манифест. Это можно считать политическим и идеологическим заявлением деконструирующего характера, выявляющее общественные правила и правила поведения, которые существуют и часто не замечаются в особенности большинством, потому что и созданы они были большинством. Я просто ткнула пальцем, чтобы посмотреть, как существует наш худой мир, который лучше доброй ссоры.
Ну а, поскольку это не было запланированной акцией, и мною не был сделан стратегический выбор, был один лишь интимный порыв души, да и написано было на одном дыхании, то это именно выдох и потому, что будет дальше — сказать сложно. Позднее появились и другие кодексы, например, кодекс хорошего латыша, автор которого является парламентский секретарь. Текст был наполнен обидой и травмой.
— Расскажите о себе для читателя.
— Мне уже почти 27. Родилась я в маленьком городке на Юго-Востоке Латвии, недалеко от границы с Белоруссией, в Краславе. Переехала в Ригу, чтобы поступить в Латвийский университет на программу Communication studies, работала журналистом в газете Diena, когда она эта газета ещё обладала тем величием, которым она прославилась (в то время газетой руководила Сармите Элерте, позже возглавившая латвийский фонд Сороса, а затем ставшая министром культуры Латвии. — «NewsBalt»), но я писала о том, чего не понимала — об экономике. В 19 лет мне приходилось узнавать что-то новое каждый день.
Но четыре года назад я получила стипендию и поступила в докторантуру. Докторская стипендия позволила мне оставить работу в журналистике и посвятить себя науке. Темой диссертации я выбрала «Публичные интеллектуалы в Латвии конца 80-х гг». Моя стипендия – это почти исключительны случай, так как выдана европейским социальным фондом специально для будущих докторов, ведь такая диссертация позволяет не работать, а трудится над диссертацией.
— Каковы ваши дальнейшие планы? Связываете ли вы свою будущую жизнь с Латвией? Хотите ли вы идти в политику?
— Политика в узком смысле – определённые должности, партийная работа – в таком виде меня политика не интересует. Если воспринимать политику в широком смысле, то есть участие в общественных процессах, то я уже являюсь участником политического процесса, ведь я обладаю некоторой публичностью и время от времени задаюсь вопросами или выдвигаю тезисы.
На вопрос будет ли моя академическая деятельность связана с Латвией или нет, ответить пока не могу, так как ожидаю определённые сложности, которые могут возникнуть из-за моих общественных взглядов и деятельности, тем более что к этому уже есть определённые предпосылки. Хотя возможно я несколько преувеличиваю, и для меня найдётся работа, соответствующая моим интересам и знаниям в Латвии. Если же работа не найдётся, то я буду искать её за границей. Я уже задействована в международном исследовательском проекте. Также я буду проявлять инициативу, чтобы в Латвии могли жить, работать и думать не только те учёные, которые «свои», но и альтернативно свободно мыслящие.
— Вы ощутили на себе давление Бюро по защите Конституции Латвии?
— Скорее, они ощутили на себе давление меня и моих коллег, когда мы собрали подписи 77 крупных учёных Латвии и других стран, гуманитариев и физиков, то БЗК отозвали свои поправки явно не демократического характера. Суть поправок была в том, что Министерство образования и науки по просьбе спецслужб может приостановить любое исследование, происходящее в Латвии, если по мнению тех же спецслужб, оно угрожает безопасности страны.
— Чего не хватает в партийно-политической системе Латвии, и принесут ли взгляды, представленные на политической арене какой-то успех в будущем представляемой вами стране?
— Я не политолог и мне неинтересно то, что является бедой политологии – комментирование конкретных партий и фигур, это всё проходящее. Меня интересует идеология, принципы, суждения, на основе которых принимаются решения. Если так, то в Латвии не хватает здравой современной демократической мысли, как бы пафосно и обще это не звучало. И это касается не только Латвии, ведь если бы это касалось только Латвии, то это было бы объяснимо сложной историей. Но по всей Европе наблюдается движение в сторону консерватизма, национализма, разве что не в той форме, которая была в 1937-39 гг., но такой европейски оформленный красивый рациональный, но всё-таки национализм. Мы наблюдаем его во Франции по отношению к цыганам, в Англии по отношению к румынам и в других странах.
— Понимаете ли вы что этот национализм, он вроде отрыжки на неолиберальный проект глобализма?
— Возможно даже глубже. Возможно, он имеет под собой определённые черты, свойственные человеку по его природе. Я не неолиберал и критикую неолиберализм, но это явление можно расценить и как эффект разочарования экономической политикой, которая всё больше разобщает общество, делая пропасть между бедными и богатыми всё шире. Но вопрос, как на это адекватно ответить. На мой взгляд, национализм и политика изоляционизма, которая к нему прилагается, это не ответ. Ответом может быть солидарность.
Я в этом смысле придерживаюсь классического левого подхода, что всем приятнее жить в более безопасном и дружелюбном обществе, которое можно создать лишь поделившись чем-то, что у тебя есть, а у другого нет, с другим, обеспечив тем самым стабильность и солидарность.
— Недавно появился тезис о мести Карла Маркса. В связи с этим появилось много людей, исповедующих неомарскисизм и уверенных в том, что это и есть выход из кризиса. Тем более неолиберальная модель себя не оправдала, крах американской гегемонии близок, там какая же модель нам поможет? Неомарксизм?
— С конца 19-го века произошло много изменений, марксизм менялся и развивался, на него оказали влияние итальянские марксисты, марксисты франкфуртской школы в Германии и Бирмингемской в Великобритании, так называемые культурные марксисты. Они поменяли приоритеты, и культура уже не являлась для них просто надстройкой. По их мнению, культура сама влияет на экономику. Потому я не марксист в этом классическом смысле, потому что тезисы, выдвигаемые Марксом, очень хорошо подходили к его времени. Но и капитализм сейчас другой, как раз, потому что марксизм был принят во внимание. Но самые базовые идеи этой идеологии – солидарность, справедливость, они мне кажется, вполне близки многим людям и становятся всё ближе, потому что люди понимают, что неолиберальная экономика уводят всё дальше от этих ценностей.
— Нашли ли вы своих единомышленников в русскоязычном поле Латвии?
— Я встретилась с Юрием Петропавловским, он произвёл впечатление очень умного и интересного человека, но взгляды у нас, конечно, разнятся. Сторонников я не ищу. Мне не нужны соратники, мне нужны люди, с которыми можно открыто общаться и которые могут предложить другую точку зрения, нежели моя, и, как говорится, «думать вне коробки» — think out of the box, и которые могут предложить альтернативные мысли.
— Тем не менее, после выхода вашего заявления к вам, скорее всего, подходили люди, и возможно, вы нашли кого-то близкого по духу?
— Я не думаю, что мне стоит оглашать список, иначе я обязательно кого-нибудь забуду. Такие люди есть и необязательно русские. Это люди любой этнической принадлежности и идеологии, за исключением антигуманной. У меня есть друзья и коллеги вполне консервативного склада и мне с ними приятно и важно общаться. Я исхожу из того, что жертвую своим комфортом, который есть среди единомышленников, выбираю острые дискуссии, в которых нет поглаживания друг друга по шерсти. Так что я, скорее, ищу разномышленников. И собираюсь это вместе со своими коллегами при удачных обстоятельствах и при наличии силы воли превратить в интересную научную идею. Пока я не могу подробно об этом рассказывать, потому что речь идёт о начальной стадии. Речь идёт о развитии новых подходов к науке, обеспечении дискуссий между учёными.
— Что для вас лично значит 9 Мая? Посещаете ли вы могилу Неизвестного солдата или памятник нашей Великой Победы в Риге?
— 9 мая для меня в первую очередь рабочий день, ведь я участвую в международном исследовательском проекте, цель которого именно исследовать, как проводится этот день в разных городах Западной, Южной и Восточной Европы и странах бывшего СССР. Первые результаты очень интересны и свидетельствуют о необыкновенном разнообразии традиций и ритуалов.
— Если 9 Мая для вас рабочий день, то для вас это всё-таки день Победы?
— Мне лично ближе по духу памятные мероприятия 8 мая, в которых меньше милитаризма и больше скорби. Я пацифист, это объясняет моё отношение. Но я понимаю и не осуждаю тех, кто желает конец войны именно праздновать. Правда, такие элементы как военный парад (демонстрация оружия), увеселительные мероприятия и рок-концерты мне непонятны в рамках концепции «Праздник со слезами на глазах». Но мне кажется, что в Латвии могут сосуществовать обе эти даты памяти.
— На сайте университета хранится ваша работа о праздничных днях в России и Латвии. А часто ли вы бываете в России, что вы знаете о России и что для вас самой Россия?
— Это статья нескольколетней давности, написанная совместно с коллегами Клинтой Лочмеле и Витой Зелче, рассматривающая развитие и трансформации празднования 9 Мая в СССР, России и Латвии. На востоке от Латвии в командировках бываю реже, чем на западе, такова особенность моей научной специализации, но впредь в связи с вышеупомянутым проектом надеюсь приезжать чаще.
— Ольга, спасибо. И всё-таки что для вас Россия? Вы так и не ответили.
— Россия для меня страна, где живут несколько моих родственников, страна, за происходящим в которой очень интересно наблюдать, страна, где у меня есть замечательные коллеги. Но ощущения принадлежности к России у меня нет, и было бы странно, если оно было бы, ведь моя семья уже очень давно живёт в на территории Латвии. Есть ощущение принадлежности к русской культуре, но не к России. Наверное, программы соотечественников плохо работают.
— Ставите ли вы знак равенства между Сталиным и Гитлером, как это сделано в Музее оккупации?
— Не ставлю никакой знак, потому что сравнительная оценка действий этих двух человек подразумевает математику страданий жертв. А делать это — значит как раз продолжать ту бесчеловечность и нигилизм, которые были частью деяний этих двух людей.
«NewsBalt» публикует фрагмент из Кодекс поведения хорошего русского (перевод «Delfi.lv»).
Итак, хороший русский:
признаёт, что возвращение в 1991 году к Латвийской Республике образца 1918 года было единственным возможным решением, а не политическим выбором, который можно было сделать, а можно — и не сделать. Осознаёт, что неизбежно следующее из концепции преемственности разделение на граждан и неграждан — достаточно либеральное решение, и могло быть ещё хуже;
никогда публично не напоминает о том, что в программе победившего в 1989 году на выборах в Верховный Совет Латвийского Народного фронта был такой текст: «ЛНФ выступает за то, что гражданство должны получить постоянные жители Латвии, которые декларируют своё желание получить гражданство Латвии и недвусмысленно связывают свою судьбу с Латвийским государством»; иронизирует над «Центром согласия» и презирает «линдермановцев»;
9 мая проводит как обычный день, 79-метровый обелиск и весь прилегающий к нему архитектурный ансамбль никогда публично не называет официальным названием — «Памятник освободителям Риги»;
проблемами «русской общины» не интересуется, поскольку они на него не распространяются. Это проблемы плохо интегрированных, не нашедших своего места в латвийском обществе неудачников;
не задаёт лишних вопросов по поводу того, почему в госуправлении абсолютное большинство (около 80%) — латыши; русские сами виноваты, что их там нет;
не показывает того, что его задевают бесчисленные случаи, когда словосочетание «Красная армия» или, скажем, «те, кто реализовывал сталинские репрессии» заменяется на просто «русские»;
уважает то, что в Латвии демократия и благополучие всех жителей не могут быть более важными, чем защита латышского народа, культуры и языка.