Элеонора Нарвселиус – уроженка Западной Украины, а ныне исследователь, работающий в одном из ведущих университетов Швеции. С 2009 года Нарвселиус работает в «скандинавском Кембридже» – Лундском университете. Не так давно она посетила Калининграде, где проводила исследования исторической памяти о немецком довоенном населении региона. В интервью информационно-аналитическому порталу «NewsBalt» Элеонора Нарвселиус рассказала об обстановке на современном шведском политическом небосклоне, поделилась мыслями о шведской этничности, а также поделилась наблюдениями об отношении шведского общества к «русским жёнам».
— Элеонора, скажите, уделяют ли власти Швеции достаточное внимание шведскому языку?
— Вопрос сохранения языка был поднят относительно недавно, в том числе и на волне свежей дискуссии об этничности. До этого шведскому языку не уделялось особого внимания. Считалось что шведский язык – это что-то само собой разумеющееся, так же как и шведский модерн. «Шведскость» определяется по принципу гражданства. Кто разделяет наши демократические ценности, тот и является шведом. Всё остальное нам принципиально неважно.
— Неужели вопрос шведской этничности до того никогда не обсуждался на общественных дискуссиях?
— Конечно, какое-то брожение происходило и ранее. Мне наиболее близок пример лена Сконе, в котором я живу. Здесь существовала некая Партия Сконе (Skånepartiet), которую часто критиковали за политические взгляды. Лидеры партии заявляли о том, что шведский режим по отношению к лену Сконе (Южная Швеция) является оккупационным. Утверждалось, что Сконе изначально обладал независимостью, затем попал под власть датских королей, а потом эта провинция была завоевана Швецией.
Всё это «сконское» движение вылилось лишь в политические скандалы. Получилось так, что о Сконе, как о регионе с особой культурой и этничностью говорили только расисты. Модернизированная шведская элита никогда не поднимала этой проблематики.
— То есть этничность для многих шведов связана с региональной идентичностью?
— С моей «антропологической» точки зрения Швеция — страна с ярко выраженными региональными различиями. Швеция поздно вступила в ЕС, внутри которого активно велись разговоры о «Европе регионов». Получилось так, что шведам пришлось «подтягивать» себя под этот нарратив.
— Как рассматривали регион Сконе политики?
— Как регион датско-шведского сотрудничества. Эта идея была основана на политике и на решении социальных вопросов. Культурная доминанта опять оказалась упущена. Всё было налицо: как присутствие датчан в Мальме, так и присутствие шведов в Копенгагене. Однако, когда люди начинали говорить о культуре и этничности региона, у них начинались проблемы. В то время был организован «Сконеинститут» — организация сетевого типа, объединяющая людей, интересующихся культурой Сконе. Эти активные жители лена говорили: наш диалект заслуживает занесения в региональную Хартию языков; давайте обращать внимание на историю: мы сильно пострадали от шведов — у нас была резня под деревней Вэ.
При этом никакого сепаратизма не было. Жители Сконе хотели дать понять Стокгольму: в Швеции существует региональная проблематика. Стокгольм не может уяснить некоторые местные особенности, говорили активисты, потому дайте нам больше прав в культурном и социальном отношении.
— Элеонора, давайте отвлечёмся от проблемы регионализации и поговорим об общественном восприятии России и русских в Швеции.
— Начнём с того, что в силу естественных причин мне гораздо проще говорить об украинской диаспоре. Когда я приехала в колледж Сёдероторн, украиноязычных там среди исследователей практически не было, и я стала, можно сказать, одним из первых представителей новой украинской элиты Швеции. До сих пор я поддерживаю связи с исследователем-славистом Ириной Сандомирской – очень неординарной личностью.
Мы много общались с ней вне работы. Ирина вводила меня в курс жизни в Стокгольме. Году этак в 2000-м она сказала мне: «Знаешь, очень просто воочию увидеть насколько разными являются две волны русских эмигрантов, приехавшие в Швецию до 1991 и после 1991 года. Они даже ходят в разные кафе; оказавшись в одном кафе, они садятся в разных углах, подальше друг от друга».
И тогда я поняла, в чём заключается главная проблема диаспор, в том числе и украинской. Те люди, которые приехали после войны – это совершенно другой нарратив, другое видение мира. Новая диаспора для них – это выскочки, нувориши, которые только курят сигареты и едят семечки. А это — конкретный шведский стереотип, касающийся «русскости»! Русские в представлении многих шведов – это приземлённые люди, с которыми ни о чём нельзя разговаривать; с ними можно только пить водку. «Откат», скорее всего, давали неприкаянные семьи технических специалистов, не чувствовавшие себя своими в шведском социуме.
Другим принципиально важным направлением эмиграции из бывшего СССР является так называемая «эмиграция замуж».
— Как я догадываюсь, это самая многочисленная группа.
— Ну, может н не самая многочисленная, но широкая и репрезентативная группа. Если у шведов и имеются негативные стереотипы по отношению к мужскому населению РФ, то по отношению к русским женщинам наблюдается позитивный стереотип. Считается, что женщины из бывшего СССР в большинстве своём — принципиально домашние, женственные персоны. Те из них, которые образу не соответствуют, по приезде в Швецию чувствуют этот стереотип и играют на нём. В Швеции можно, как говориться, стать бриллиантом в короне своего мужа только потому, что русская женщина умеет готовить, устроить застолье: пригласить гостей и развлечь их разговором. Такие «белые и пушистые» женщины очень нравятся многим уставшим от равенства полов шведским мужчинам.
— А каков стереотип русского мужчины?
— Получается так, что мужественность формирует стереотип восприятия русских шведами. Русские в их представлении – это агрессивные, пьющие водку, лезущие, куда не надо и пытающиеся качать права люди. Этакий выработанный под влиянием СМИ бытовой стереотип. В таком ключе рассматривается также и внешняя политика России в Балтийском регионе.
Неприятие России и русских обусловлено также и тем фактом, что СМИ с самых младых ногтей вбивают шведам в голову: Швеция – это самая цивилизованная и соответствующая самым высокими стандартами держава в мире. Шведов ничем не удивишь; они считают, что другие у них должны учиться и потому могут смотреть на представителей других наций сверху вниз.
Типичная шведская карикатура на российского президента.
— Элеонора, я знаю что в Лундском университете сейчас активно ведутся исследования «политики памяти». Что вы можете сказать о проблеме исторической памяти?
— Проблема исторической памяти – это проблема всего Евросоюза. Показателен пример шведского дипломата Рауля Валленберга, чьи следы затерялись в сталинских лагерях. Валленберг спасал евреев в Венгрии в годы Второй мировой войны, и сейчас в Швеции его представляют национальным героем, однако есть информация, что Валленберг был американским агентом – почему, собственно, им и заинтересовался СССР. О Валленберге мало говорили до последнего времени. Однако в 2000 году Швеция выступила с образовательной инициативой по изучению Холокоста. Провели большую конференцию, на которой была принята резолюция о том, что память о Холокосте – это один из столпов общеевропейской культуры. Американцы поддержали эту инициативу.
Отголоски проблемы Холокоста в современной Швеции с готовностью накладываются на готовый шаблон, когда речь идёт о вещах, имеющих какое-то внешнее сходство. Примером является недавняя история с регистром цыган, составленным шведской полицией (подробнее здесь). СМИ тогда были проведены некоторые параллели между нацистской Германией и современной Швецией.
— То есть шведам навязывается коллективная вина?
— Обращаю ваше внимание, что в современной Германии фактически произошёл отказ от идеи коллективной вины. Исследователь Джефри Олик проанализировал немецкую политику памяти, начиная с первых послевоенных лет, и пришёл к любопытным выводам. С самого начала немцы говорили: виноваты отдельные преступники и институции; весь народ быть виновным не может. Сейчас, правда, происходит «откат»: в Германии и за её пределами вышла масса публикаций, доказывающих, что говорить о принципиальной невключённости широких слоев населения в преступления гитлеровского режима, к сожалению, нельзя.
Шведы очень чутки к изменению общеевропейской политики памяти относительно Второй мировой войны. В шведских популярных сериалах можно отследить какие-то метафоры, параллели, указывающие на ведение работы с исторической памятью, а также на отрицание идеи коллективной вины. Также здесь присутствует модель исторической памяти либерального типа.
— Постмодернистская, лишённая оценок модель?
— Да, именно она. Это можно называть деконтекстуализацией. Отдельные представители нацистского режима – они хорошие; полный комплекс рассматривать не нужно. Задача поп-культуры в данном случае – показать что-то узнаваемое, сформировать такую модель памяти, которая обращает внимание прежде всего на жертвы. В итоге жертва всегда хорошая, однако в коллективе угнетателей также есть положительные персонажи. Получается, что всё примерно одинаково по обе стороны баррикад. Все мы жертвы; приоритет европейской политики — это увековечение памяти жертв. А жертвы у нас были в любой период. Показать то, как народ в определённый период был жертвами – задача политтехнологов; о том периоде, когда жители страны были угнетателями, они предпочитают не говорить.
— Какие представления о мрачных страницах европейской истории формирует в сознании подрастающего поколения шведская школа? Рассказывают ли им о политике массовых стерилизаций «неполноценных элементов», которую в течение сорока лет проводила социал-демократическая Швеция?
— Школьники шведские знают всё и ничего. Им говорят о и Холокосте и стерилизациях; между этими событиями даже проводятся какие-то параллели. Но шведская система школьного образования выглядит иначе. Школьники начинают изучать Всемирную историю довольно поздно, и история подаётся учителями не так целенаправленно, как это делают в России. Ученики получают информацию, но она быстро «выветривается» у них из памяти.
Я преподаю в высшей школе и имею дело с магистрантами – студентами высшей ступени шведского университетского образования. Для меня совершенно очевидно, что они владеют информацией, начитаны, но, к примеру, они смотрят на исторические события с точки зрения сегодняшнего дня. Демократические идеалы сегодняшнего дня они применяют для оценки прошлого! Если средневековая поэзия относится к любви иначе, нежели современная толерантная Европа, она подвергается критике.
— Почему это происходит? Быть может – это пережиток излишнего коллективизма времён торжества шведской социал-демократии? Влияние догматизированной идеологии социал-демократической партии?
— Как сказала Ирина Сандомирская, если бы в России в своё время победил Бухарин, то у нас тоже была бы такая же социал-демократия как у шведов. Идеологией в нынешней шведской социал-демократии даже и не пахнет. Социал-демократическая рабочая партия Швеции уже давно отказалась от классической идеологии социал-демократов. Теперь, похоже, СДРПШ – классическая партия одного вопроса – рынка труда.
— А как современное шведское общество относится к тому, что в годы Второй мировой войны социал-демократическое правительство пошло на значительные уступки рейху, в том числе, продавало ему руду и предоставило возможность транспортировки солдат Вермахта в оккупированную Норвегию по железным дорогам Швеции?
— Парадокс шведского общества заключается в том, что в нём развито доверие к коллективному лицу, к государству. Шведы испокон веков доверяют власти, которая, по их мнению, не может быть врагом собственному народу. В Швеции действительно существует определённый коллективизм, иногда стадного типа.
— Но в Швеции есть также и мощное гражданское общество. Но, как показывают последние события, даже развитое гражданское общество не способно снять табу с обсуждения некоторых вопросов. Ярким примером является бойкот, который все правящие партии, забыв давние разногласия, объявили националистической партии «Шведские демократы», когда она три года назад вошла в парламент. Как, по-вашему, возможно ли сотрудничество правящих партий с единственной из всех партий риксдага, считающей, что объёмы иммиграции нужно ограничить?
— Я скептически смотрю на успехи «Шведских демократов». Партия свой электорат уже набрала. Увеличить число своих избирателей они уже не в силах; если только националисты не проведут какую-нибудь потрясающую воображение кампанию или не сложится какая-нибудь патовая ситуация, способная повлиять на результат выборов.
Последний социал-демократический премьер-министр Швеции Йоран Перссон в 2006 году проиграл выборы не потому, что избиратели питали особую симпатию к Умеренной коалиционной партии – их главному оппоненту. Нет, просто шведы решили: давайте уже выберем кого-нибудь другого. Их покоробила непробиваемая уверенность Перссона в своей будущей победе.
На сегодняшний день возглавляющий УКП шведский премьер Фредрик Рейнфельдт несколько проигрывает своим товарищам по партии – серому кардиналу, министру иностранных дел Карлу Бильдту, и умнице-министру финансов Андерсу Боргу. При этом все исследования общественного мнения показывают, что главные противники правящей УКП – социал-демократы набирают политические очки, хотя и молчат как рыбы.
— К слову о социал-демократах. Насколько их неудача на последних выборах зависела от личности партийного лидера Моны Салин и её любви к роскошной жизни?
— Главным уроком, который, скорее всего, вынес из неудачи Салин на выборах шведский премьер Рейнфельдт, прост: нельзя дразнить избирателей разговорами о масштабной иммиграции. Мона Салин ведь принципиально демонстрировала положительное отношение к иммигрантам в течение всей избирательной кампании. Салин проиграла те выборы не из-за любви к роскоши. Она проиграла после того, как крайне правые начали упрекать её в излишней любви к иммигрантам – в ущерб коренным жителям. Не стоит забывать и о внутренних разногласиях внутри СДПШ.
— Какие прогнозы вы можете дать на выборы 2014 года?
— Пока что неизвестно, что произойдёт со «Шведскими демократами». Ситуация не столь проста как её зачастую пытаются изобразить. С одной стороны лидер националистов Йимми Окессон – хороший демагог и неплохой оратор. С другой стороны партия оказалась замешана в ряде громких скандалов.
На нынешнем этапе своей истории «Шведские демократы» не могут предложить избирателям привлекательную программу действий. Кроме того, уже произошла определённая «мейнстримизация» партийной идеологии. Главный плюс движений наподобие «Шведских демократов» — это то, что они выходят из-за рамок политической корректности и затрагивают те «болевые точки» современного общества, которые действительно требуют обсуждения. Однако когда эта роль сыграна, ничего нового от них не дождёшься. Сегодня «Шведские демократы» — это протестная партия. Те избиратели, кто не хотят модератов или социал-демократов, голосуют за ШД.
— Что вы можете сказать о соратниках УКП по правящему «Альянсу» — о Народной партии — Либералы?
— Так же как и Андерс Борг (Карла Бильдта в расчёт не берём – он «тяжеловес», который стоит над всеми политиками), лидер либералов Ян Бьёрклунд является одним из самых ярких политиков современной Швеции.