Об итогах региональных выборов, а также общей политической ситуации во Франции информационно-аналитический портал «НьюсБалт» побеседовал с аспирантом географических наук и славяноведения Французского национального института восточных языков и цивилизаций графом Оливером Рокпло.
— Оливер, «Национальный фронт» не смог удержать лидирующие позиции во втором туре региональных выборов. Марин Ле Пен проиграла во всех 13 регионах метрополии. Как на dаш взгляд, почему французы не поддержали ультраправых?
— Дело в том, что против Ле Пен объединились сейчас все политические силы и СМИ. В масс-медиа Саркози и Олланд призывали своих сторонников голосовать против «Национального фронта». Социалистическая и Республиканская партия сплотились в борьбе против Ле Пен: социалисты призвали своих избирателей проголосовать за «правых» республиканцев и отзывали своих кандидатов в тех регионах, где «Национальный фронт» получил наилучшие результаты. В целом две партии Франции сумели мобилизовать свой электорат, не пришедший на первый тур. Во втором явка 61%, в то время как в первом она составляла менее 50% избирателей. Кроме того, с ярко выраженной критикой ультраправых выступила бумажная пресса, в особенности газета Па-де-Кале «Голос севера», где незадолго до выборов на первой полосе вышла статья «Почему мы боимся победы «Национального фронта’?». Этa пропаганда в СМИ сыграла свою роль и французы отдали свое предпочтение республиканцам.
— Премьер Франции Мануэль Вальс накануне выборов предрекал Франции гражданскую войну в случае победы «Национального фронта». Не могли бы пояснить, чем были вызваны такие опасения?
— Вальс слабо понимает в своей стране. Он ругается со всеми и даже со своими сторонниками. Он часто несёт какой-то бред с трибуны. Поэтому неудивительно, что ему привиделась гражданская война во Франции. Постараюсь объяснить логику Мануэля Вальса. Марин Ле Пен представляет новую политическую силу во Франции. Она очень патриотически настроена. В России много внимания уделяется патриотизму, во Франции такого нет. Политические элиты говорят о мультикультурализме, о единой политики Евросоюза, а Марин Ле Пен выбивается из этого контекста.
К Ле Пен относятся как к фантому Второй мировой войны. Я напомню, что во Франции во время немецкой оккупации была гражданская война. И сегодня политическая элита пытается обвинить Ле Пен в продолжении политики правого маршала Петена, известного как глава коллаборационистского правительства Франции в 1940-1944 годах. Но никакой связи между Ле Пен и Петеном нет — это дурная риторика, не имеющая никакого смысла.
— Несмотря на сильное сопротивление политических элит «Национальный фронт» за последнее время значительно прибавил сторонников, о чём говорит ошеломляющий успех в первом туре выборов, который состоялся 6 ноября 2015 года. Как вы считаете, чем вызван ультраправый поворот французского общества?
— Партия Марин Ле Пен «Национальный фронт» стала первой партией Франции уже на выборах в советы департаментов в начале 2015 года, поэтому нынешние результаты не стали ни для кого неожиданностью. Они только подтвердили уже существующую тенденцию. Даже слова «Первая партия Франции» стали лозунгом для «Национального фронта». Тем не менее стоит помнить, что нынешние выборы – это региональные выборы, а не национальные, т.е. речь идет о голосовании в парламенты 13 новосозданных регионов. А это означает, что одержанный успех «Национального фронта» на национальном уровне не имел прямого эффекта в регионах. Отмечу, что в ходе административной реформы во Франции число административных единиц в стране сократится с 22 до 13. Новую карту регионов правительство во главе с социалистами создало без учета общественного мнения. Нынешний расклад очень на руку действующей власти, так как несколько регионов, которые традиционно голосовали оппозиционно правительству были объединены с более лояльными регионами в искусственные суперрегионы. С точки зрения географии, истории и культуры самый яркий пример — «Великий Восток», регион, который включил в себя Шампань, связанную с идентичностью Парижа, а также немецкоговорящие Эльзас и Лотарингию.
Успех, а точнее, я бы сказал, развитие «Национального фронта» связано с распадом Социалистической партии во Франции. Она была правящей в стране с 2012 года. Социалисты ведут политику несовместимую с надеждами своего левого электората, а, кроме того, шокируют электорат правых сил. Об этом свидетельствовали массовые демонстрации так называемой «Французской весны» в защиту традиционной семьи в 2013 году. Идеологический кризис Социалистической партии очень острый и количество ее сторонников и активистов стремительно падает. Даже внутри самой Социалистической партии среди ее членов существует раскол. А Франсуа Олланд на сегодняшний день самый непопулярный и презираемый политик Французской Пятой Республики. Еще ни к кому так пренебрежительно не относились.
Французы ждут смены политического курса – хотят иной политики, чем ультралиберализм с его ограниченным бюджетом. Конечно, у республиканцев (новое название политического объединения Саркози) они этих изменений не найдут. Так что остаются ультраправые. Марин Ле Пен очень грамотно сменила программу «Национального фронта» своего отца. Сегодня в программе ультраправых можно легко найти левый дискурс. Упор сделан на защиту бедных, а также большое внимание уделяется социальной сфере — здравоохранению, образованию, а также развитию инфраструктуры. Кроме того, Марин Ле Пен — сторонник регионального экономического патриотизма, т. е. говорит о необходимости развития преимущественно местного производства. Именно эти пункты Социалистическая партия удалила из своей программы. «Национальный фронт» парадоксально стал представителем мало имущих слоев населения, в то время как французское общество реально обедняется.
— Можно констатировать, что даже в случае победы «Национального фронта» на региональных выборах реальное воздействие на политику Франции оказывать он бы не смог? Представительство этой партии в парламенте всё равно, как я понимаю, небольшое?
— Да, именно так, в парламенте у «Национального фронта» всего лишь 2 места из 577, а в сенате 2 из 348. Демократически говоря, странно, что такая масштабная партия почти не представлена в органах власти. Надо сказать, что избирательное право очень мешает ультраправым. «Национальный фронт» находится под политическим и идеологический остракизмом в элитах и СМИ, поэтому региональные выборы очень важны для партии, чтобы построить свои связи и медленно развиваться в парламенте. Также крах социалистов открывает огромные перспективы для ультраправых в ближайшем будущем.
— Как вы считаете, есть ли шанс у Марин Ле Пен на победу в президентских выборах 2017 года?
— На победу, думаю нет, но если Социалистическая партия продолжит свое ожидаемое падание, то в 2017 году Марин Ле Пен станет второй после республиканцев политической силой Франции, как и уже было в 2002, но с гораздо лучшими результатами.
Хочу отметить, что несмотря на то, что выиграть выборы президента Ле Пен вряд ли удастся, число сторонников этой партии каждым год будет прибавляться. Дело в том, что как я уже говорил, Социалистическая партия Олланда сегодня сходит на нет. Есть еще республиканцы, но они поддерживают нынешний курс, который явно не устраивает сейчас большинство населения Франции. Они не предлагают никакого решения существующих проблем — общество хочет перемен. Поэтому, скорее всего, поддержка ультраправых со временем будет расти или же во Франции появится иная политическая сила, которая предложит свою модель развития страны.
— А как на региональные выборы повлияли теракты, произошедшие 13 ноября?
— Проигрыш социалистов мало связан с событиями 13 ноября. Поражение Социалистической партии вызвано главным образом ошибками правительства и теми глубокими изменениями, которые сейчас происходят в французском обществе. Партия Олланда превратилась в ультралиберальную партию, но тем не менее продолжает именовать себя социалистической.
— Расскажите, что это за глубокие изменения, которые происходят во французском обществе?
— Деиндустриализация, сильное увеличения числа безработных и если еще копнуть глубже, то осознание заката страны и упадка того уровня жизни, к которому привыкли французы. Хотя, конечно, нельзя сравнивать с ситуацией, которую вы видeли в России в 90-х годах. Надо сказать, что французское чувство заката очень острое, так как общество падает с высоты.
— Что изменилось во внутренней политике Франции после «чёрной пятницы» в Париже?
— На мой взгляд, самое важное в том, что после терактов президент Олланд предложил изменить конституцию. Это неслыханно! Напомню, в 70-80-х гг. во Франции уже был очень опасный пример терроризма группировки Карлоса (Илича Рамирез Санчез) с сотнями убитых, но никто и не думал тогда менять конституцию. После терактов 13 ноября Олланд провозгласил чрезвычайное положение на три месяца. Политически говоря, это значит, что администрация и полиция могут позволить себе разные незаконные акты без контроля парламента и судей. Грубо говоря, чрезвычайное положение — это временная законная диктатура.
В том смысле 13 ноября во Франции похож на 11 сентября в США. Вероятно, французские политики копируют и американскую модель поведения. Помните ведь, что 11 сентября послужил причиной начала войны в Ираке? Как случилось и в США, цель введения чрезвычайного положения во Франции, это борьба не только против терроризма, но и против всех оппозиционных групп: ультраправых, ультралевых, и других, которые очевидно не имеют ничего общего с терроризмом. Ожидаемый эффект терактов — регресс свободы во всех областях. Но отказаться от прав легче, чем их получить обратно.
— Как вы считаете, почему именно Франция стала объектом атаки террористов? Это ведь уже второй теракт за год? Почему после первого теракта не были предприняты адекватные меры?
— Ответить на этот вопрос сейчас сложно. Очевидно, что Франция одна из самых активных держав в Сирии. Она ведет там свою политику и имеет скрытие интересы. Похожая ситуация и у Турции, которая тоже подверглась терактам.
На самом деле, не думаю, что случаи в январе связаны с настоящими терактами. Убийство нескольких журналистов и нападение на магазин нельзя сравнивать с захватом сотен заложников в театре «Батаклан». В январе – это была очень маленькая группа без реальных политических целей, которая выступала против конкретных людей. А сейчас, в ноябре, мы имеем дело с большим объединением профессиональных камикадзе, которое, безусловно, хочет сеять террор по всей стране. Только эту вторую акцию мы можем назвать классическим терроризмом, поэтому адекватные меры против терроризма были предприняты только сейчас.
— Как французы отнеслись к терактам?
— Это был шок. Но, есть большая разница между реакцией людей в Париже и в провинциях. В Париже до сих остаётся какой-то страх, хотя и кажется, что люди быстро его преодолели. В провинциях, кроме проведения официальных церемоний, можно сказать, что и нет большой реакции. СМИ и правительство говорят о том, что «Исламское государство» объявило Франции войну. Однако люди видят ситуацию по-другому. Пока нет никакой ненависти против внешнего врага. Кажется, что люди сразу понимали, что это не наша война, а жестокая политика.
Добавлю, что на этой почве произошёл скандал. Сразу после терактов CMИ и государство хотели «объяснить» теракты детям и проводили такие уроки в школах. Какая ужасная идея! А что они детям объяснят? Что ислам — это значит терроризм? Если так, то что произойдёт, когда эти дети станут взрослыми? Станут врагами своих мусульманских соотечественников?
Ещё надо сказать слово об общей ситуации во Франции: мы имеем социальный кризис, а также кризис идентичности страны и общества в стране. Кроме того, всё больше становятся популярными книги наших публицистов о межэтнических и межконфессиональных конфликтах в стране. А теперь теракты и государственная пропаганда о войне — это тяжёлая ситуация.
— В России очень тщательно следили за карикатурами, которые публиковал французский журнал Шарли Эбдо. Как к творчеству этого издания относятся во Франции?
— Ситуация такая: большинство людей не читают этот журнал, тем не менее когда на редакцию напали в январе, в стране были две разные позиции на этот счёт. Одна, официальная: полная поддержка журналу с лозунгом «Я — Шарли», когда все СМИ объединились на защиту корпоративных прав и интересов. Однако была и вторая позиция, не отражённая в СМИ, хотя её поддерживало не меньшее количество людей. Этот журнал уже давным-давно открыто и активно провоцировал против себя насилие. Так как он в меньшей степени является выражением свободы творчества, скорее, скандальной антирелигиозной пропаганды, а особенно антиисламской. Напомню, что на это издание регулярно подают в суд. Поэтому после нападения на журнал не только мусульмане, но и очень много христиан и евреев взяли себе другой лозунг «Я не Шарли». Де-факто этот журнал всегда использует самые шокирующие образы с оскорблениями. Итак, хотя в СМИ хотели показать «Шарли Эбдо», как символ свободы и, следовательно, национального единства, стало ясно что, наоборот, он выявили глубокое противоречие между взглядами в обществе. Спустя несколько дней после нападения везде встречались люди, которые категорически не хотели соблюдать минуту молчания в память об убитых журналистах.
— По вашему прогнозу, как изменится политика Франции в борьбе с терроризмом?
В парламенте начались острые дебаты между теми, кто хочет продолжить войну против сирийского государства и ИГИЛ — официальная позиция правительства и теми, кто хочет прекратить войну против президента Ассада и воевать исключительно против ИГИЛ, который показал свою угрожающую силу. Второй позиции придерживаются бывший президент Саркози (правые), Марин Ле Пен (ультраправые) и Жан-Люк Меланшон (крайнелевые). Можно надеяться, что второй взгляд победит и что Франция сблизится с Россией. Но это только надежды, поскольку Франция уже традиционно ведёт антисирийскую политику.
Напомню, что Сирия после распада Османской империи и до 1945 была французским мандатом, то есть территорией под временной администрацией Франции. Французы активно ослабляли будущее сирийское государство путём разделения: построили Ливан для маронитов, один регион отдали алауитам, другой для друз, и, самое интересное, отдали Антиохию и Александреттский санджак Турции, чтобы численно и символически ослабить православных. Юридически говоря, французы не имели права на такой подарок другой стране.
Хочу здесь отметить, что особенность французского колониализма в том, что это был стратегический колониализм. Французы не просто хотели захватить территории, но и насадить свою культуру и своё право (исключение Вьетнам). В Алжире, к примеру, они сменили не только культуру и право, но и население. Идея заключалась в том, что страна должна был стать полностью частью Франции. В то же время английский колониализм базировался на экономической эксплуатации подконтрольных территорий, их интересовали больше деньги, чем земли. Испанский колониализм, если говорить кратко, был построен на религии и на средневековой теории империи (пример, Святая Римская империя). В этом смысле испанскую заморскую историю нельзя сравнивать с французским и английским колониализмом. Она чем-то похожа на российскую историю в Сибири. Освоение Сибири и расширении заморских территорий Испании происходит примерно в один период времени (XVI в.).
— Но вернёмся к современности и Сирии…
— Сегодня Сирия уже давно независимое государство, тем не менее, видно, что французская политика разделения Сирии продолжается. Де факто, Франция считает Сирию и Ливан центром своих дипломатических интересов в регионе. Идея французских политиков очень простая: баасистская партия с президентом Ассадом отстаивают независимость государства, тогда как Франция хочет эту независимость уменьшить, разорить страну, и в конечном итоге вернуть в своё бывшие владение, как господствующая держава. Поэтому Башара Ассада они называют «криминальным тираном» и врагом прав человека. Однако, надо иметь в виду, что так называемые права человека – это лишь отговорка и идеологическое оружие ещё со времён Французской революции, когда Франция аннексировалa Бельгию, Рейнланд, Пьемонт и т.д. именно во имя «прав человека». В современной Сирии происходит тоже самое с теми же самыми словами.
Франция с Турцией — самые страшные геополитические враги Сирии. Турция хочет поставить свою границу на линии Алеппо-Мосул, следуя программе Ататюрка 1918 года. A Франция хочет полное разорение сирийского государства. Это объясняет почему она была готова бомбить Дамаск в сентябре 2013 года, когда даже Англия, вечный союзник США, не хотела это делать. Из этого следует, что Франция очевидный оппонент России в этом регионе, особенно под так называемым социалистическим правительством Олланда. Франко-российское соперничество на Ближнем Востоке — это уже старый вопрос. Можно вспомнить 1853 год, ведь именно оттуда вышла Крымская война…
— Найдут ли в конце концов Франция и Россией согласие?
— Если да, это будет, скорее всего, временно. К примеру, французский суд уже вынес решение, что президент Сирии, цитирую, «виноват в преступлении против человечества».
— А сейчас смирится ли Франция с Ассадом?
— Что ещё интересно, в конце ноября по французско-немецкому каналу «Arte» стали показывать норвежский сериал «Оккупированный», рассказывающий о будущей оккупации Норвегии российской армией под причиной дружественного захвата местных месторождений нефти и газа. На мой взгляд, это очевидный пример антироссийской пропаганды, которую показывают именно в контексте войны в Сирии.
— Как вы считаете, как поменяется политика по приему беженцев во Франции, и Европе в целом? Повлияют ли теракты на целостность ЕС?
— Каждый день, СМИ повторяют, что теракты подготовлены французами, которые вернулись из Сирии. Правда, а кто виноват? Франция очень глубоко ошибалась поддерживая «оппозицию» (включая и террористические организации) в Сирии. Франция сама готовила свою угрозу: она пригласила тысячи людей, которые бегут от ужасной гражданской войны, в которой Франция подкармливает оппозицию деньгами и оружием, а затем среди этих беженцев находятся и опасные люди для Франции. Вероятно, прием сирийских и ливийских мигрантов будет очень сложным и в этом серьёзно виноваты французские СМИ. Как в голове простого человека может уложиться, что утром Сирия — это страна ужасных джихадистов, представляющих зло, а уже вечером сирийских беженцев надо принимать дома? Это полная шизофрения! Германия может позволить себя пригласить сирийцев, так как она далеко от сирийской войны, политически говоря, а Франция нет. Так как нет согласия о сирийской войне, не может быть и реального согласия о сирийских беженцах, в конце концов это одна и та же проблема. Она показывает несостоятельность французских элит и несостоятельность ЕС.
В завершении, так как мы говорим о Европе, от себя хотел добавить несколько слов о другой гражданской войне, которая сегодня идёт на Донбассе. О людях, которые там страдают, в французских СМИ нет ни слова. Жители этого региона находятся в ужасном положении, а сейчас, когда пришла зима будет ещё тяжелее. Я желаю этим людям крепости и мужества!
Беседовала Яна Швец специально для «НьюсБалт».