Накануне польскому политическому узнику Матеушу Пискорскому был продлён срок заключения под стражей ещё на полгода. Редакция информационно-аналитического портала «НьюсБалт» публикует новое письмо политолога и общественного деятеля, обращенное к польским и российским соратникам. В письме Пискорский рассуждает о трёх полицейских методах борьбы с инакомыслящими в Польше.
«Об атмосфере здесь, той, которая чувствуется и которая становится всё более душной. Недавно один из немногих в Польше учёных, который занимается честно изучением России и международными отношениями, проф. Станислав Белень написал:
«Парадокс сегодняшней ситуации, насыщаемой фобиями и страхами, и даже одержимостью на российской теме приводит к тому, что с политической точки зрения безопаснее быть антироссийским. Контакты с российскими политиками и даже с послом России в стране пребывания может быть источником серьёзных проблем. Пожары в СМИ охватывают также специалистов по России, которые стремятся не выпячиваться, чтобы не потерять должность или свои связи».
Написал крайне дипломатично. Реальность двойных стандартов, притворства, манипуляции и репрессий на самом деле значительно жёстче, можно сказать, зверская. Против России ведётся война при помощи различных средств — твёрдых и мягких. Мягкие используются в странах так называемого Запада. Твёрдые же беспощадны, они не сторонятся государственного насилия, используются прежде всего в странах Центральной Европы, выполняющих для США роль цепных собак, имеющих задание постоянно провоцировать Москву. В первую очередь, здесь идёт речь об Эстонии, Латвии, Литве, Польше и Украине, в меньшей степени Румынии. Объявленная ими война России проводится полицейскими методами не только в отношении своих граждан и России (санкции, случаи отказа въезда российским гражданам на их территории), но также, прежде всего, их жертвами стали свои собственные граждане, высказывающиеся за разрыв со статусом протектората Вашингтона и диалог и взаимодействие с Россией. Используются основные три метода, на самом деле полицейские.
Первый — это полиция СМИ. Он относительно наиболее мягкий. Именно поэтому его существование остаётся незамеченным для общественного мнения. Принимает формы цензуры. Длится годами и касается политиков, журналистов, учёных, экспертов, публицистов. Полиция СМИ реагирует мгновенно: сказал или написал что-то, что подвергает сомнению догму русофобии, то уже на следующий день ты исчезаешь из информационного поля. Ты мог быть уважаемым экспертом, которого часто приглашали СМИ, чтобы потом, после одного «неуместного» интервью, оказаться в списке запрещённых авторов и комментаторов. Ты полностью исчезаешь, а знакомые шепчутся за спиной, что ты — агент вражеского Кремля. Не имеет значения, что ты формулировал логичные вопросы, например, о реальных противоречиях между Польшей и Россией, о стереотипах. Из своего личного опыта помню, как оказался в «чёрном списке» СМИ. Как сказал один из тележурналистов, мои «пророссийские» высказывания были слишком хорошо аргументированы.
Независимым экспертам остаётся возможность высказываться в альтернативных СМИ или, например, в «Спутнике». Но и здесь полиция СМИ наблюдает и даже обращается за помощью к полиции политической, как, например, в случае с репрессированным и незаконно высланным из Польши многолетним корреспондентом российских СМИ Леонидом Свиридовым. Информационная война против России ведётся на всех уровнях, связанных между собой силами различных полицейских формаций.
Второй — во всех вышеупомянутых центрально-европейских странах функционирует также полиция истории. Это различные «институты национальной памяти», которые реализуют заданную историческую политику. Их конечной целью является не историческое, противоречащее фактам повествование событий Второй мировой войны, а также послевоенного периода.
Польский Институт национальной памяти, в распоряжении которого находится бюджет в несколько раз превышающий бюджет Польской Академии наук, является отличным примером такой варварской полиции истории. Его целью является не только манипулирование новейшей деятельностью Польши, но и физического уничтожения мест памяти, которые напоминают о героическом освобождении Красной армией польской земли, о польско-советском братстве по оружию. У института имеются также правовые инструменты сурового наказания вплоть до лишения свободы в отношении историков или публицистов, которые пишут правду. Полиция истории действует уже более 20 лет, а последствия рассеянного ею террора можно уже наблюдать в умах молодого поколения. Как цельно заметил профессор Бронислав Логовский:
«Русофобия не является отдельным состоянием сознания, выступает в соединении с другой фобией — тотальным осуждением Народной Республики Польши, предложенным лагерем «Солидарности» и превращением в главную идею политической веры».
Третий — когда полиция СМИ и полиция истории оказываются не эффективны, то на арену выходит политическая полиция — польское Агентство внутренней безопасности, эстонская КаПо, латышская ДП, украинское СБУ, чтобы под присмотром старших братьев из ЦРУ дать ход карательным репрессиям, а в крайних случаях довести оппонента до смерти при «невыясненных обстоятельствах». Являясь уже два года политическим заключённым полицейского режима, испытал на себе все формы репрессий — от тончайших до самых тяжёлых.
«Польские правительства проводят такую восточную политику, какую от нас хотят американцы; никто не может этому противостоять под угрозой исчезновения из общественной, публичной жизни. Нельзя даже обсуждать это, хотя формально это не запрещено», — пишет профессор Лаговский.
Находясь за решёткой, знаю, что борьба с этим режимом, которую вёл годами, была борьбой за правду не только о России, но и за горькую правду на тему Польши, страны, лишённой суверенности, управляемой сектой…»