— Г-н Март Лаар, что вы помните о 20 августа 1991 года? Где вы были, что делали? Думали ли вы утром, что «сегодня что-то случится»?
— Большую часть дня я, будучи депутатом Верховного Совета ЭССР и членом Комитета Эстонии, провел на Тоомпеа и в его окрестностях. Уже с самого утра я был убежден, что сегодня будет провозглашено о восстановлении независимости: танки могли подойти с минуты на минуту, и другой такой возможности могло не и представиться.
— Уже через год вы стали премьер-министром. Как вы оцениваете свою роль в восстановлении независимости Эстонии и в первые месяцы и годы после этого?
— В эти годы была заложена основа быстрому развитию Эстонии, и это удалось провести успешнее, чем какой-либо другой посткоммунистической стране. Что касается чьей бы то ни было роли, то никого не надо превозносить – главную работу сделал, все же, народ Эстонии. И именно народ Эстонии нужно благодарить за успехи страны. А я просто делал свою работу, помогая Эстонии избавиться от продовольственных карточек, пустых из-за отсутствия бензина улиц, пустых прилавков и холодных квартир. Выбраться – и оказаться в современной Эстонии.
— Какие крупные политические ошибки были допущены 20 лет назад и на протяжении последних 20 лет? И конкретно Вами?
— Общее направление развития Эстонии и основные решения были верными и привели нас к успеху. Если говорить об ошибках, то они связаны не с тем, что сделано, а, по большей части, с тем, что было вовремя не сделано, вроде административной реформы.
— Как вы оцениваете лояльность русскоязычного населения к эстонскому государству 20 лет назад и сегодня?
— Сегодня она существенно больше, чем тогда. В 1991 году общество находилось в конфликте: с одной стороны Интердвижение, рабочие дружины и Нарва со своей автономией, с другой – эстонское государство.
Сегодня такого противостояния нет, и мои дети растут в совершенно другом, более открытом и готовом к диалогу обществе, чем я в свое время. Я считаю это одним из самых больших достижений восстановившей независимость Эстонии, хотя и других достижений немало.
— Г-н министр обороны, как вам нравится ваша должность? Какие у вас сегодня амбиции? Нет ли у вас мыслей снова занять пост премьер-министра или почему бы даже не президента?
— Свою работу на посту министра обороны я делаю с интересом и радостью, мои амбиции связаны с обеспечением безопасности Эстонии и приведением гособороны в соответствие с вызовами XXI века. Мои амбиции – хорошо делать свою работу и, когда остается хоть сколько-нибудь времени, написать какую-нибудь книгу.
У нас деятельный премьер-министр, менять его нет никакой необходимости. Мы хорошо сотрудничаем. А в президенты я баллотироваться не буду никогда: эта должность не подходит моему характеру и образу жизни.
— Что вы уже изменили и планируете изменить в работе Министерства обороны?
— Министерство обороны стало более эффективным и хорошо делает свою работу. Большинство изменений происходит вне стен министерства, и там большое поле для деятельности.
— Ваши предшественники на посту министра обороны, как правило, довольно четко обозначали самого главного врага Эстонии. Кто или что, на ваш взгляд, является сегодня самым большим врагом Эстонии?
— Самым большим врагом себе являемся мы сами. Если мы сможем сохранить наше государство и его обороноспособность на должном уровне, никому в голову не придет на нас нападать.
— Что должно делать эстонское государство, как себя вести, чтобы жители Эстонии чувствовали себя в безопасности? Что должны делать Министерство обороны и министр обороны?
— Как я уже говорил, чувство безопасности людей проистекает из понимания того, что оккупация 1939-40 годов никогда больше не повторится. Нанесенные Эстонии тогда раны столь глубоки, что дают о себе знать и сегодня. Понимание того, что это никогда не повторится, является основой нашего чувства безопасности. Его подкрепляет наша оборонная мощь, обеспечение которой является задачей министра обороны.
— Мы никуда не денемся от вопросов про Драмбяна. Чувствуете ли вы личную ответственность в связи с этим случаем? Ответственность за то, что любой человек может сделать жизнь людей небезопасной.
— Если мы посмотрим, например, на то, что произошло в Норвегии, то такого рода нападения, к сожалению, никогда нельзя исключить. Но если в Норвегии было много погибших, то Эстония смогла отразить нападение. У нас есть основания гордиться тем, как в данной ситуации действовало эстонское государство.
— Какие распоряжения вы сделали, чтобы подобных случаев в дальнейшем не повторялось?
— Из каждого случая нужно делать выводы. Хотя нападавшему не удалось вторгнуться в помещения министерства – все действие ограничилось служебными помещениями, – понятно, что и обеспечение безопасности министерства, и планы эвакуации нуждаются в исправлении. И мы их исправим.
— В интервью газете The Washington Times вы сказали, что на данный поступок Драмбяна могла подтолкнуть российская пропаганда, так сказать, рука Москвы. Что конкретно вы имели в виду, какую конкретно атаку российской пропаганды и как она могла повлиять? Много ли еще может оказаться таких людей, на которых она оказала влияние?
— У меня спросили, могло ли это быть одним из факторов, которое подвигло нападавшего, и я ответил, что надо рассмотреть и этот вариант. Конечно, Москва не стоит за этим нападением, но если при вербальном общении использовать очень жесткие слова, то кое-кто может это неверно понять.
Постоянно повторяя о какой-то поддержке эстонским правительством нацизма, оппоненты противоречат фактам: Эстония единодушно выступила против нацизма, осудив как нацистские, так и коммунистические преступления. Последние подобные заявления были направлены против похода Эрна, участники которого в 1941 году сражались в финских мундирах. Для части тех солдат первая военная операция состоялась в Норвегии, против войск нацистской Германии.
Нельзя называть нацизмом и защиту населения от убийств, сожжения заживо и изнасилований, чем в 1941 году занималась советская сторона в Эстонии.
Такого рода официальные нападки не приносят пользы эстонско-российским отношениям и отравляют отношения между людьми. В этом смысле историей действительно должны заниматься историки.
— Между прочим, говорят, что у Драмбяна были какие-то личные счеты к Марту Лаару…
— К сожалению, ничего не могу сказать по этому поводу. Единственное, что с 1989 года в русской прессе меня постоянно обвиняют в нацизме, хотя мой дед погиб как раз от рук нацистов. Быть может, поэтому внимание этого несчастного (Драмбяна) сосредоточилось на мне.
— Можете ли вы прокомментировать тот факт, что (по крайней мере, согласно проводимому на нашем сайте опросу) больше половины русских считает, что Драмбян, скорее, мученик, чем преступник? Почему?
— Это прискорбно. Значит, они думают, что устроивший в Норвегии кровавую баню Брейвик – тоже мученик. Иногда люди недостаточно в курсе всех деталей, потому что кем иным можно считать человека, который пытается войти в министерство с бомбами, предназначенными для массового убийства людей, с арсеналом, достаточным для убийства всех находящихся в министерстве?
Эстония может быть счастлива, что бойни, подобной норвежской, нам удалось избежать.
Источник — DzD.ee