Информационно-аналитический портал «НьюсБалт» в 70-летнюю годовщину подвига немецкого полковника Клауса фон Штауффенберга перевёл на русский язык полемику польских экспертов на эту ему. С одной стороны вице-маршал Сейма Польши Стефан Несёловски, восхищающийся силой духа организатора покушения на Гитлера, с другой стороны — известный польский журналист, заместитель главного редактора журнала «Fakt» Пётр Бугайски, заявляющий, что у Германии есть более достойные герои.
Стефан Несёловски: Штауффенберг – герой Европы
— Господин Бугайски на страницах своего издания написал: «В отличие от немцев, которые популяризируют противоречивую фигуру фон Штауффенберга, у нас есть настоящие герои. О них кто-нибудь помнит?». Не вдаваясь в рассуждения по поводу нашего патриотизма и наших героев, значения которых никто, кажется, не оспаривает, я бы хотел ответить на непонятное и ничем не обоснованное утверждение о «противоречивости» фигуры полковника графа Клауса фон Штауффенберга.
Не знаю, на чём может быть основана его «противоречивость». Полагаю, что не на том, что он взял на себя смертельный риск, связанный с попыткой покушения на Гитлера и руководством заговора, направленного на свержение национал-социалистского режима в Берлине. И, вероятно, не на его словах, сказанных нерешительным и постоянно колеблющимся заговорщикам, что речь не идёт о том, чтобы «высказать фюреру, а о том, чтобы убить эту свинью, и я это сделаю». И, наконец, также не на его более раннем высказывании на собрании офицеров в Виннице, где полковник фон Штауффенберг сказал, что то, что делают немцы на Востоке, это стыд и позор.
Возглавляемый Клаусом Филипом Шенком графом фон Штауффенбергом заговор имел характер не только военного переворота, направленного на ликвидацию преступной системы и окончание войны, но также – на этот счёт существует множество документальных подтверждений – что его организаторы, сознающие небольшие шансы на успех, хотели, чтобы он имел, по крайней мере, характер морального, символического протеста.
Коммунисты в своей пропаганде всегда обвиняли как самого Штауффенберга, так и всё правое, консервативное немецкое движение сопротивления в «реакционности», направленной на сохранение гитлеровских завоеваний. Теми же аргументами пользовались польские националисты и популисты, и те, и другие использовали преступления, совершённые немцами на польских землях, для собственных политических целей. Им был нужен такой образ новейшей истории, в котором все немцы поддерживали Гитлера, а тем самым не могло существовать никакого немецкого движения сопротивления, а если таковое и существовало, то по самой своей приводе оно было подозрительным и в его руководстве не могло быть людей с благородными целями.
Но я не вижу причин для поддержки этой лжи и инсинуаций. Граф фон Штауффенберг не требовал границы по Нисе и Одре, так как он был немецким, а не польским патриотом. Мы не знаем, как изменилась бы история Европы, если бы заговор удался, но это другой вопрос, не связанный с моральной оценкой его организаторов. В политической программе, за которую он до конца боролся и героически погиб, расстрелянный во дворе военного министерства на Бендлерштрассе (ныне Штауффенбергштрассе) выкрикнув „Es lebe unser heiliges Deutschland” (Да здравствует наша святая Германия), кроме ликвидации коричневого тоталитаризма предусматривалось восстановление демократии, основанной на христианских принципах, уважении прав личности и народов, помощь со стороны Германии странам, пострадавшим от гитлеровского режима, в том числе и для Польши, строительство мирной Европы с дружественными государствами и нациями.
За свою позицию почти все друзья Клауса фон Штауффенберга заплатили наивысшую цену, погибнув мучительной смертью по решению суда, которым руководил архипреступник Роланд Крайслер. Их лишили чести и достоинства, а потом повесили на фортепианных струнах в тюрьме Плотцензее. Сегодня каждый год в день годовщины покушения двадцатого июля канцлер и президент федеральной республики возлагают на этом месте цветы.
Они до конца оставались верными своим убеждениям. Несмотря на чудовищные пытки, глядя в глаза жестокой смерти, они осуждали нацистское варварство. Несломленные, полные достоинства, они ни о чём не просили своих палачей. Как же эти люди отличались от жертв сталинских чисток, которые идя на смерть, уверяли в своей любви к Сталину и коммунизму. Они спасали честь Германии. Это благодаря их самопожертвованию Конраду Аденауэру – также узнику гестапо – легче было восстанавливать демократическую и мирную Германию. Они сохранили человеческое достоинство в самое худшее время, названное позже Андре Мальро – французским писателем и героем сопротивления – годами презрения. И поэтому они заслуживают на признание и честь с нашей стороны.
Пётр Бугайски: у Германии есть более достойные герои
— Я не говорю, что графу фон Штауффенбергу не хватало отваги, и я согласен с тем, что совершённый им поступок требовал мужества. Но этих достоинств ещё не достаточно, чтобы ему – как и многим другим историческим фигурам – давать однозначную моральную оценку. Если мерилом достоинства считать участие в борьбе с нацизмом, то почему не отдать должное немецким коммунистам Эрнсту Тальману или Эриху Хонеккеру? Им тоже нельзя отказать в отваге в борьбе с Гитлером. Дело, однако, в том, какие ценности они представляли и какими были их цели.
Поэтому аргумент Стефана Несёловского, что фон Штауффенберг был немецким, а не польским патриотом, ещё больше утверждает меня в сомнениях. Именно как немецкий патриот Штауффенберг может у нас, поляков, вызывать смешанные чувства. Я не вижу причины, почему мы должные его оценивать сквозь призму немецкого патриотизма и немецких интересов.
Ироничное замечание моего оппонента о том, что Штауффенберг не был сторонником границы на Нисе и Одре, является при всём при том очень верным. Ведь участники заговора мечтали, скорее, о восстановлении границы 1914 года, то есть ещё до Версальского договора. И за это мы должны быть Штауффенбергуrу благодарны?
Однако не только в Польше Штауффенберг вызывает смешанные чувства. Прошу обратить внимание хотя бы на горячую дискуссию, которая разгорелась в Германии при демонстрации фильма о Штауффенберге («Валькирия» с Томом Крузом в главной роли). Уже сам факт, что такие острые споры о Штауффенберге имеют место у него на родине, оправдывают использование в речи о нём прилагательного «противоречивый».
В этой дискуссии звучали также весомые аргументы относительно более широкой проблемы – расчётов немцев с собственным прошлым. Фильм о Штауффенберге появился как раз в тот момент, когда в Германии чаще и охотнее всего говорят о собственных героях антифашистской оппозиции и предъявляют мартирологию гражданских жертв со своей стороны. Поэтому публицист журнала «Штерн» Стефан Маус язвительно писал, что фильм с голливудской звездой в роли Штауффенберга является для немцев «свидетельством чистоты» и прекрасной рекламной кампанией по созданию нового образа после шестидесяти лет, во время которых американское кино показывало исключительно ужасных нацистов щёлкающих каблуками.
Немцы имеют право на память о своих жертвах и героях, даже если нам, полякам, это может не нравиться. Однако при условии, что при этом не будут приуменьшаться нацистские преступления. И это не препятствует в поисках исторической правды и задавании трудных вопросов. Например, о той роли, которую сыграл Штауффенберг в создании формирований СС, состоящих из русских и украинских добровольцев – таких как бригада Каминского, которая «прославилась» жестокостью при пацификации Варшавского восстания.
Не убеждает меня аргумент Несёловского, что в политической программе, за которую боролся Штауффенберг, говорилось о «восстановлении демократии, основанной на христианских принципах, уважении прав личности и народов, помощи со стороны Германии странам, пострадавшим от гитлеровского режима, в том числе и для Польши, строительстве мирной Европы с дружественными государствами и нациями». Такого рода идеи можно приписывать антигитлеровской группе, объединившейся вокруг графа Гельмута фон Мольтке, известной как «Кружок Крейзау», но никак не Штауффенбергу.
Цитата из его письма жене, которую часто приводят во время вышеупомянутой дискуссии в Германии, говорит как раз о другом. «(Местное) население, это невообразимый сброд, очень много евреев и метисов. Это народ, который хорошо себя чувствует только под батогами. Тысячи военнопленных поспособствуют развитию нашего сельского хозяйства», — писал Штауффенберг в 1939 году из оккупированной Польши, в захвате которой он принимал участие в составе Вермахта.
В другом письме он убеждал: «Самым важным является то, чтобы мы именно сейчас начали в Польше плановую колонизацию». Действительно ли несколько лет спустя Штауффенберг сделался горячим сторонником «мирной Европы с дружественными государствами и нациями», готовым нести помощь полякам, пострадавшим от Гитлера? А может любовь к миру пробудило в нём неизбежное военное поражение Германии?
Поэтому значительно большее уважение пробуждают во мне такие герои антинацистской оппозиции, как семья Шоллль, пасторы Дитрих Бонхёффер и Мартин Немюллер, или многочисленные католические священники, которые значительно раньше распознали зло, таящееся в национал-социализме. И можно практически с уверенностью сказать, что они руководствовались не только немецким патриотизмом, но и универсальными ценностями. Их моральная позиция и убеждения не вызывают у меня столько сомнений, сколько их возникает в случае графа фон Штауффенберга.